Эс-Ти не был уверен, слышал ли кто-нибудь еще утром одинокий волчий вой. Вероятнее всего, волк побежал за Ли, увидев, как она скакала верхом. Она все еще не вернулась к тому времени, когда он уговорил девушек поехать с ним. Времени на ее поиски не было.

Мистраль поднял голову и тихонько заржал.

Строго говоря, это была не совсем пещера, а древняя подземная комната, сложенная из камней в виде арочных перекрытий. Мусор и кустарники полностью скрывали входные ступени и тяжелую железную дверь. Вокруг лежали древние руины, римский форт около реки. Когда Честь и Голубка категорически отказались ехать в Хексхэм, Эс-Ти посадил их обеих на вороного Сирокко, привез их сюда и, не слушая возмущенных криков протеста, оставил.

Он не рассчитывал, что они станут ждать его в темноте. Вероятнее всего, они направятся к ближайшей ферме, но Сирокко был привязан там, где Эс-Ти его оставил. Из темного отверстия откликнулись два жалобных голоса.

Эс-Ти спрыгнул с коня, отодвинул ветку и заглянул в темноту пещеры.

— Хэлло! Что случилось со свечами, которые я вам оставил?

— Я их уронила, мы не можем найти, — ответила Честь.

— Мы боимся крыс, — добавила Голубка.

Эс-Ти вернулся к Мистралю, помог Гармонии спуститься на землю, из седельной сумки вытащил кремень и трут.

— Гармония? — нерешительно сказала Честь.

Она вскарабкалась по ступенькам и бросилась обнимать подругу. Обе начали плакать. Честь накинула свой плащ на дрожащие плечи Сладкой Гармонии.

— Я думала, больше никогда тебя не увижу. А где твое платье… а твои руки… Гармония, что они с тобой сделали?

— Там был один человек! — Гармония заплакала, а Честь старалась развязать веревку, связывающую ее запястья.

— Это было ужасно. Учитель Джейми сказал, что мне пора возноситься, но они связали меня, а он… а он… — Она снова разрыдалась и отвернулась, разматывая веревку со своих рук. — Но теперь я спасена. Принц приехал… на своем коне… в церковь, со своим мечом! О… это было замечательно! Мне бы хотелось, чтобы вы это видели!

Все трое с восхищением смотрели на Эс-Ти.

— Вы так говорите, что мне самому захотелось увидеть это зрелище, — сказал он, передавая тру Чести. — Перед отъездом разведу вам огонь.

— Вы снова оставите нас? — воскликнула Голубка.

— Больше ни на что нет времени. Только на то, чтобы пить пунш и греть ноги у очага в «Двойном эле» до возвращения Лутона.

— Тогда лучше поспешить, — сказала Честь, — я могу развести огонь.

— Хорошо. — Он поймал узду Сирокко, снял седло с Мистраля и перебросил его на вороного. — Сможешь найти дорогу к реке и свести его на водопой?

— Да, милорд, — ответила гордая доверием Честь, — и я его накормлю.

Эс-Ти сел на лошадь. Гармония, запахнув на себе плащ Чести, поспешила к нему и положила руку ему на сапог.

— Благодарю вас, очень благодарю.

Он наклонился, поцеловал ее в губы, пришпорил Сирокко и послал его по тропинке вперед.

«Жаль, — подумал он, — что Ли и этого не видела».

Не пользуясь главной дорогой, следуя вдоль стены, он довольно быстро доехал на отдохнувшей лошади до «Двойного эля», снял маску и сменил черные с серебром перчатки на простые. Сирокко беспокойно задышал и поднялся на дыбы. Эс-Ти остановился. Что могло так встревожить лошадь?

Услышав стук копыт, он положил руку на нос Сирокко, надеясь этим не допустить приветственного ржания. Но неровный топот приближался. Вскоре на фоне ночи показался темный силуэт.

Он вытащил шпагу.

— Назови себя!

Ответа не было. Тень подошла ближе, и Эс-Ти смог разглядеть белое пятно на лбу и белые чулки.

— Ли!

Его захлестнуло чувство облегчения, но гнедой перешел на шаг и выставил нос, приветствуя Сирокко. Эс-Ти увидел болтающиеся поводья.

Схватив гнедого за уздечку, он подтащил его ближе к себе. Конь выглядел чистым: ни грязи, ни царапин на седле.

Слабое утешение. Плохо, когда всадница вылетает из дамского седла с его высокой лукой.

Она могла лежать где-то в темноте, раздавленная, без чувств. Или мертвая.

— Ли! — закричал он, привставая в стременах.

Ему теперь было все равно, слышит его кто-нибудь или нет. Было все равно, что Лутон может его заподозрить. Он перевернет все, выгонит всех из «Двойного эля» на поиски. Он прислушивался, проклиная свое глухое ухо. Старался сдержать дыхание и движения лошадей, чтобы услышать любой, даже слабый отклик. Но холодный ветер доносил лишь молчание.

Он повернул коней на север.

— Ли! — снова закричал он.

Но вот Эс-Ти определенно услышал какое-то постанывание. Он попытался определить направление, откуда донесся звук, но это и не понадобилось. Оба коня повернулись и уставились в темноту, ноздри их раздувались. Из мрака появилась ныряющая серая тень, которая приобретала очертания волка, упорно бегущего вперед, несмотря на неуклюжую хромоту.

Эс-Ти вложил шпагу в ножны и спешился. Немо с запекшейся раной на передней лапе прижался к его ногам тихо, жалобно — без обычных радостных прыжков.

Волк, казалось, не особо страдал от своей раны и мог передвигаться, но у Эс-Ти встал ком в горле и появилось тянущее чувство ужаса в душе.

Он стоял на коленях около волка, гладил его густой мех, надеясь поймать какую-то фразу, мелькнувшую в сознании.

Зверь… шпага… ведьма.

Немо.

Ведьма… она ускакала из конюшни, как будто все черти ада гнались за ней.

И как пламя от искры, попавшей в опилки, в его голове вспыхнуло озарение. Он понял, что она сделала.

— О Господи, — вздохнул он.

Чилтон. Она направилась одна наказать Чилтона. И не вернулась.

— Будь ты проклята, Ли! — заорал он в ночное небо.

Ли не боялась темноты. Она любила ночь и всегда, когда шла одна под звездами, ощущала, что ночь ее охраняет. Ее не тревожили ни призраки, ни демоны, она не страшилась дьявольских наваждений.

Но лежать на полу, с завязанными глазами, с руками и ногами, опутанными веревками, корчиться от боли, напряженно пытаясь уловить смысл доносившихся до нее звуков… Это было совсем другое дело. Этого стоило бояться. Никакой демон ада не пугал ее больше, чем отдаленные вопли последователей Чилтона.

Она лежала там же, где пришла в сознание, и старалась снова не потерять его от боли. Голова гудела, щекой она касалась ковра, а тело лежало на голых досках, пахнущих ее домом, холодным и заброшенным, с запахом нюхательного табака ее отца и мятно-солодовым запахом укропа, который горничные часто использовали для натирки полов.