поддержки. Юлий хорошо знал, как затягивает власть, как трудно от нее отказаться, испытав силу и неограниченные возможности. Ничто не может доставить такого удовлетворения, как лидерство. Он взглянул на собеседников открыто и ясно:

– Когда закончатся шесть месяцев моего правления, а те законы, которые я считаю необходимыми, будут приняты, ситуация станет значительно проще. Я считаю необходимым вывести два своих легиона в новые земли. Передам полномочия Помпею, но лишь с тем условием, что вы оба подпишете приказы, предоставляющие мне полную свободу вербовать солдат, заключать соглашения и издавать законы – все от имени Рима. Причем отвечать ни перед кем, кроме себя самого, я не собираюсь и никаких отчетов посылать не намерен.

– Но будет ли такое положение иметь законную силу? – уточнил Красс.

Помпей утвердительно кивнул.

– Если консульские полномочия будут переданы мне, все пройдет вполне законно, – ответил он. – Прецеденты существуют. – Потом консул нахмурился и уточнил: – Куда именно ты собираешься вести свои легионы, в какие земли?

Юлий улыбнулся, вдохновленный собственным энтузиазмом. Как он спорил с друзьями по поводу ценности той или другой страны! Но в конце концов путь оказался определен точно и бесповоротно. Александр проложил путь на восток, и вслед за великим полководцем по этой дороге пошли многие. Он же отправится на запад!

– Меня привлекают варварские страны, друзья, – наконец ответил он. – И больше всего манит Галлия.

В полном вооружении и доспехах, Юлий шагал к дому Бибула. Помпей и Красс считали, что ему хорошо известно, как приручить соконсула, однако на самом деле он до сих пор не представлял себе с полной ясностью, как не позволить Бибулу и Светонию смешать все его планы.

Молодой консул яростно сжал кулаки. Он отдал дочь, пообещал Помпею и Крассу время, деньги и власть. Взамен же надеялся получить свободу, которой не располагал еще ни один римский полководец за всю историю Вечного города. Сципион Африканский не обладал той властью, которую Юлий стремился обрести в Галлии. Даже Марий отчитывался перед сенатом. Цезарь же вовсе не собирался упускать из рук дарованную возможность из-за одного человека, чего бы это ему ни стоило.

При виде стремительно шагающего воина люди расступались. Некоторые из прохожих узнавали его и тут же замолкали, внимательно разглядывая. Выражение лица и походка нового консула полностью исключали всякую возможность обратиться к нему с приветствиями или поздравлением; больше того, многие недоумевали, какая новость так рассердила молодого политика в первый же день успеха.

Не обращая внимания на окружающих, Юлий стремительно подошел к великолепному особняку Бибула. Решительно поднял руку и постучал в дубовую дверь. Он не позволит остановить себя здесь, прямо на пороге.

Дверь открыл юноша-раб с таким накрашенным лицом, что выражение его казалось похотливым, даже несмотря на то, что мальчик сразу узнал посетителя и от удивления широко раскрыл глаза.

– Я римский консул. Ты знаком с законом?

Раб в ужасе кивнул.

– Тогда не смей преграждать путь. Едва осмелишься дотронуться до моего рукава, как сразу умрешь. Я пришел к твоему хозяину. Веди сейчас же.

– К-консул…

Раскрашенный юноша попытался упасть на колени, но Юлий поторопил:

– Быстро!

Других доводов не потребовалось. Раб повернулся и почти бегом бросился в глубину дома, оставив дверь открытой.

Юлий решительно направился следом, по комнатам, в которых заметил добрую дюжину таких же раскрашенных детей. При виде столь угрожающей личности все они замерли от ужаса. Кто-то изумленно вскрикнул, и Юлий внимательно осмотрелся. Судя по всему, взрослых слуг в этом доме не держали. Дети же были одеты так, что невольно приходило на ум заведение Сервилии.

В задумчивости консул едва не отстал от своего проводника. Но тут же ускорил шаг, и раб еще быстрее побежал по коридорам и анфиладам комнат. Наконец оба достигли ярко освещенного зала.

– Господин! – воскликнул раб. – Пришел консул Цезарь! Он желает тебя видеть!

Юлий резко остановился, тяжело дыша от переполнявшего душу гнева. Бибул сидел на большом диване, а над ним, низко склонившись и шепча что-то в самое ухо, стоял Светоний. Вдоль стен выстроились несколько хорошеньких рабов и рабынь, а два обнаженных мальчика сидели у самых ног мужчин. Невозможно было не заметить, что лица детей раскраснелись от вина, а глаза кажутся значительно старше тела. Юлий невольно вздрогнул и перевел взгляд на Светония:

– Убирайся отсюда немедленно.

Заметив Юлия, Светоний выпрямился, словно в трансе. Лицо его обезобразила внутренняя борьба: консула невозможно ни задержать, ни обвинить. Если он оскорбит Цезаря, от кары не спасет даже звание сенатора.

Юлий, словно случайно, положил руку на рукоятку меча. Он прекрасно понимал, что без поддержки друга Бибул сразу потеряет уверенность в себе. Это было ясно даже тогда, когда Юлий еще не имел действенного рычага для борьбы с Бибулом. Сейчас же он совершенно неожиданно для себя самого обрел его.

В поисках поддержки Светоний взглянул на хозяина дома, но увидел в его глазах лишь откровенный ужас. Юлий уже шагал по зеркальному мраморному полу, однако Светоний все-таки не двигался, ожидая хотя бы единственного слова, которое позволит ему остаться.

Бибул, замерев, наблюдал, как Цезарь не спеша подошел к Светонию и склонился над ним.

– Убирайся, – тихо повторил консул, и Светония словно ветром сдуло.

Теперь Юлий повернулся к Бибулу, и тот обрел дар речи.

– Это мой дом, – запинаясь, пролепетал он.

Юлий рявкнул так, что соконсул забился в дальний угол огромного дивана:

– Мразь! Ты осмеливаешься разговаривать со мной, когда у твоих ног сидят эти дети! Если бы я убил тебя прямо сейчас, это стало бы благословением для Рима! Но лучше я отсеку то последнее, что еще делает тебя мужчиной! Немедленно!

Выхватив меч, Юлий сделал шаг к дивану, и Бибул с громким криком отпрянул. Обливаясь слезами, он словно завороженный смотрел на застывший у паха меч.

– Умоляю… – наконец пролепетал он.

Юлий дотронулся мечом до складок одежды несчастного. Бибул вжался в спинку дивана – дальше отступать было уже некуда.

– Пожалуйста, что угодно… – зарыдал Бибул, и его лицо исказилось неподдельным страданием.

Цезарь понимал, что судьба наделила его поистине безграничными возможностями. Парочка отборных угроз, и этот нелепый консул уже никогда не осмелится показаться в сенате. Как только Юлий заговорил, один из сидящих на полу детей пошевелился и невольно привлек к себе взгляд молодого консула. Мальчик смотрел не на гостя, а на своего господина; он даже вытянул шею, чтобы лучше разглядеть выражение его лица. Во внимательном взгляде сквозила ненависть, ужасная в столь юном возрасте. Мальчик был худ настолько, что можно было пересчитать ребра, а на шее красовался огромный лиловый синяк. Ребенок был примерно одного возраста с дочерью Цезаря. Юлий