Белов оказался прав. Из новой комнаты парадный подъезд был как на ладони. В тот же день была куплена походная подзорная труба — небольшая, отлично сработанная, и Александр тут же приступил к тайному наблюдению.

Первым человеком, вышедшим из Торгового дома и попавшим в его окуляр, был Бомберг. Он не подумал раньше об этом большом, толстом, надежном человеке? Стоило менять квартиру, выклянчивать лишнюю комнату, покупать окуляр, если можно было посидеть в герберге с Бомбергом и выяснить все относительно торговли, банков, векселей, кредитов, фрахта кораблей. И уж, конечно, он мог рассказать, кто такой — загадочный Альберт Малина.

С банкиром Белов встретился в тот же вечер. Господин Бомберг ничуть не удивился Сашиным вопросам. Они провели замечательный вечер, великолепно поужинали, разговоры на этот раз велись не философические, а торговые. Бомберг говорил вдохновенно. Белов узнал, что торговля — это промысловая деятельность, имеющая целью преодолевание препятствий, разделяющих покупателя и производителя во времени и пространстве! Александру очень понравился столь философический подход к торговле. Далее… Торговля товарами подразделяется на два вида: оптовую и розничную. В первом случае торговец торгует с продавцами, во втором — с потребителями.

— Понял, понял, — перебил он со смехом Бомберга. — У нас у русских на этот счет есть замечательная пословица: на торгу два дурака, один дешево дает, другой дорого просит.

— Нас, немцев, это, пожалуй, не касается, — ласково улыбнулся банкир. — Мы серьезная нация. Мы не торгуем ветром, — и нельзя было понять, в похвалу ли себе сказал он это или усмехнулся немецкому педантизму.

Далее Бомберг рассказал, что Торговый дом Малина очень старое и весьма уважаемое заведение, которое существует без малого двести лет и ведет торговлю даже с Африкой и Америкой. Сейчас старый Малина отошел от дел, ему сто лет, он болен и живет, кажется, в Берлине. Словом, всеми делами заправляет его племянник Иоганн, очень толковый господин. Но если быть точным, то домом руководят управители или компании из трех человек, все они являются совладельцами Иоганна.

Под розничную торговлю используется совсем небольшое помещение, часть первого этажа отдана магазину, основная торговля — оптовая. Так в милой болтовне прошел вечер, после кофе даже разыграли небольшую партийку в шахматы. Бомберг играл со вкусом, долго обдумывал каждый ход, запустив руку в роскошную бороду. «Зачем вы не бреетесь, — смеялся Белов, — борода вас старит…» «Я обет дал, — серьезно отвечал Бомберг, — и потом, я вовсе не молод». Сделав ход, он начинал в задумчивости массировать левую руку (такая у него была привычка). Эта странная привычка его портила, потому что руки у господина Бомберга были очень красивы, а повадки изящны. Расстались на том, что если у Белова будет вдруг нужда (зачем — не оговаривалось), то он непременно будет представлен Иоганну Малина.

Вечером, подсмеиваясь над собственной глупостью, — подумать только, дежурил у магазина, куда может зайти любой житель Кенигсберга! — Александр сочинял письмо в Петербург. Когда Никита спустя десять дней получил эту эпистолу, он решил, что друг сошел с ума. Начиналось письмо следующими словами: «Я тебе, Оленев, так скажу, ворвань сейчас идет по 5 рублей за пуд, а при царе Алексее Михайловиче шла по 2 рубля. Конский волос — по пять рублей за пуд, вот как жизнь дорожает!

Чем торгуем? Соленым мясом, живым скотом, яловичными кожами, дегтем и горшечной глиной. А ведь богатейшая в мире страна!»

Далее шел беглый текст о том, где он находится, как разместился и что Алешку встретил, но все это писалось как-то мимоходом, невнятно. «Пьян он, что ли?», — недоумевал Никита. Конец письма все объяснял: «Ты не думай, что я с ума съехал. Просто я здесь знакомство свел с одним Торговым домом — очень интересно. И еще просьбочку имею, сэр! Если не понравится — превозмоги, для дела необходимо. Напиши мне, друг, что ты помнишь о Сакромозо? Дело идет об его внешности, образе жизни, словом, все, что вспомнишь».

«Я могу вспомнить о Сакромозо только то, что он мерзавец», — подумал Никита и опять вернулся к письму. Словно угадав его состояние, Саша писал: «Если сам не помнишь, поговори с Софьей. Кажется, она рассказывала, как мальтиец перед ней маску снял. Остаюсь… и т. д. Александр».

Как мы уже говорили, Иван Иванович Шувалов всецело был занят основанием «Академии трех знатных художеств» — живописи, скульптуры и архитектуры. Несколько слов о предыстории этой Академии. Наверное, эти сведения опять тормозят сюжет, но скажу по совести — сюжет наш не скачет красным конем по вершинам гор, жизнь в XVIII веке вообще была нетороплива, а сердце россиянина всегда было жадно до знания своей истории, в каком бы виде она ни подавалась.

Итак, первое светское заведение, обучающее учеников художествам, была рисовальная школа при Санкт-Петербургской типографии. Основана она была, конечно, Петром I. С самого первого дня государь назвал школу академией, под таким названием она и проходит по всем официальным документам. В «Юрнале», который там регулярно вели, сохранилась запись от 3 ноября 1715 года: «Его Величество был в академии, срисовал человека». Название это Петр придумал, очевидно, в уверенности, что со временем скромная школа превратится в истинный храм науки, ремесел и художеств. А может быть, слово «академия»[18]отождествлялось в его голове со всяким учебным заведением, ведь и переведенную в Петербург московскую навигацкую школу он тоже назвал Морской академией.

Дату основания имперской, а позже Российской академии наук мы считаем январь 1724 года. Тогда Петром была создана «Академия наук и курьезных художеств». Слово «курьезных» возникло от уже созданной кунсткамеры — любимого детища Петра. Кунсткамере надлежало служить как бы учебным пособием для будущих академистов. Вышеназванная рисовальная школа (академия, как уже говорилось) вошла в Академию наук, как граверно-рисовальная школа. Она носила там чисто утилитарный характер, что-то вроде нашей фотолаборатории при научном институте. Но даже в этом скромном качестве рисовальная школа мешает академическому начальству. «Художник необходим для рисования анатомических фигур, трав и прочих натуралиев», — замечают мужи науки, но тут же, отчаянно жалуясь на нехватку средств, настаивают на выделении художников в самостоятельное заведение, а именно в Академию художеств. Таким образом, не следует забывать, что созданию Академии художеств мы, потомки, в немалой степени обязаны экономии и скаредности наших первых ученых.

В 1757 году куратор только что созданного Московского университета Иван Иванович Шувалов сделал представление в Сенате. Его доклад (как сказали бы сейчас) был явно новаторским, великолепно написанным: «… Необходимо установить Академию художеств, которой плоды, когда приведутся в состоянии, не только будут славой здешней Империи, но и великой пользой казенным и партикулярным работам, за которые иностранные посредственного знания получают великие деньги, обоготясь, возвращаются, ни оставя по сие время ни одного русского ни в каком художестве».