Чтобы хоть как-то компенсировать высокие потери в 491-м, 540-м и 561-м батальонах, в апреле 1945 года в Курляндский котел из Брюнна и Ольмютца был направлен транспорт. Хотя несколько подразделений было вывезено из котла, но полное освобождение Курляндии не значилось в планах военного руководства Германии. Курляндский котел был с самого начал обречен на гибель. С военной точки зрения он был бессмысленной затеей. Тысячи солдат стали заложниками политических игр нацистских бонз. Верхушка рейха в ходе своих переговоров с западными союзниками надеялась использовать Курляндию как бастион для распространения антисоветских настроений по Восточной Европе. 7 апреля 1945 года транспорт по морю вывез в Курляндию 350 человек из состава батальонов, которые базировались в Брюнне в «казармах Адольфа Гитлера». На этом транспорте ехал осужденный за «подрыв боеспособности» Генрих Ф., в прошлом «болотный солдат» и заключенный форта Торгау. Он сообщал о судьбе этого парохода: «Корабль был могучим сооружением. Он носил имя «Капитан Гвир». 13 апреля 1945 года около 19 часов он встал на якорь у острова Рюген. Там мы пробыли и 14 апреля. В воскресенье утром 15 апреля мы взяли курс на Либау. Нас сопровождали дозорный катер и тральщик. Была великолепная погода. Балтийское море было гладким, как зеркало. Пассажирами в основном были латышские эсэсовцы, вояки да мы, «испытуемые солдаты». Я думаю, ехало всего 1200 человек. Внезапно зазвучала корабельная сирена. Воздушная тревога! Появилось восемь вражеских истребителей. Между ними и зенитчиками завязалась безумная перестрелка. Кругом рвались бомбы. Наш корабль получил пробоину в борту. Раздался ужасный треск. Кругом кутерьма. Вокруг какие-то ящики, доски, кровати. В нас попали три раза. Два раза бомбами. Один раз торпедой. У меня застряла нога, и я оказался на краю смерти. Огонь! Чад! Кто-то бегал мимо меня, кто-то валялся рядом убитый. Я же из последних сил пытался высвободить ногу, застрявшую между досок. Тогда я взмолился: Дева Мария, помоги мне! Тут я почувствовал, что доски ослабли. Мне удалось высвободиться. В тот же момент я взлетел на верхнюю палубу, схватил спасательный жилет и прыгнул в воду. Я сразу же попытался уплыть подальше от тонущего корабля. Минут через 10 я достиг дозорного катера. Вода была настолько холодной, что я еле-еле вцепился в брошенный мне канат. Оглянувшись назад, я увидел картину, которую обычно видел только в военных киножурналах. Корабль тонул, одна половина его возвышалась над водой, другая уже была под ней. На выдающейся над водой корме я видел людей, которые кричали и метались из стороны в сторону. Некоторые их них сигали в воду, некоторые ждали, пока корабль уйдет под воду. Но и тех и других воронки утягивали на глубину».

Во время налета советская авиация уничтожила 774 человека. До Курляндии не добралось и половины ехавших на корабле. По этой причине из Ольмютца был направлен новый транспорт. Новое пополнение было погружено на корабль и 17 апреля 1945 года прибыло в Либау. Как можно догадаться, на этом судне оказался «коктейль» из собственно 500-х и множества 999-х. Пауль Беринг, некогда политический заключенный, позже 999-й, вспоминал в 1946 году: «Во время пасхальной недели 1945 года из присутствовавших внезапно выбрали около 200 человек. На следующий день мы узнали, что должны быть направлены в Курляндию. Во время пути мы выяснили, что из 200 человек приблизительно 80 было 500-ми, а 120–999-ми. 21 апреля 1945 года мы прибыли в Либау и там уже все стали 500-ми».

Собственно 500-е были направлены в 540-й и 561-й батальоны. Командование не решилось повторять опыт с созданием «смешанных рот». По этой причине большинство 999-х было направлено в 491-й батальон, который не зарекомендовал себя с «лучшей стороны». Об их последующей судьбе Пауль Беринг сообщал: «В тот же день нас направили на близлежащий южный участок фронта. Нас и там считали ненадежными солдатами. Нас бесконечно сортировали, пока не осталось 28 человек. Всех остальных также разделили на роты и направили на передовую. Двое из них сразу же перешли на сторону Красной Армии… Когда мы осмотрелись, то обнаружили, что все были коммунистами или социал-демократами, которые прошли через концентрационные лагеря. Среди нас даже оказался бывший депутат рейхстага Вилли Агац. Все мы оказались в штрафной роте. Если я не ошибаюсь, то нас приписали к 420-му батальону[31]Мы держались особняком. Не могу сказать, что с нами обращались плохо. Скорее всего, отношение можно было бы назвать настороженным. Но это не было истинным отношением. Мы чувствовали это, но так и не могли понять, что было уготовано для нас. Мы получили винтовки без боеприпасов и стали привлекаться к различным трудовым заданиям. Как-то мы целый день маршировали по направлению к передовой, где стали валить деревья и распиливать их. Это была тяжелая работа, но мы выдержали».

Как показывают документы, сортировка «политических» 999-х происходила после допроса, который осуществлялся офицером 491-го батальона. 8 мая 1945 года, в день безусловной капитуляции гитлеровского Вермахта, было отобрано трое 999-х, в том числе Вильгельм Агац. Их должны были ликвидировать в последний момент без какого-либо суда и следствия. Как следовало из показаний командира 5-й роты 491-го батальона лейтенанта Юблера, он смог сначала задержать на несколько часов, а затем и вовсе предотвратить «ликвидацию». Он заявил в советском плену, что «считал запланированный расстрел преступлением, в котором он не хотел принимать участия».

Конец этой истории лучше рассказать устами Пауля Беринга: «Между тем приближалось 8 мая 1945 года, день капитуляции Германии. Но об этом мы узнали несколько попозже. Здесь же война, кажется, была непрерывной. В этот майский день мы увидели нескольких офицеров фашистского Вермахта. У них не было оружия, но были стальные каски и белые повязки. Они шли по направлению к фронту. Что случилось? Ответ мы получили очень быстро. Наши командиры прощались с нами. Протягивали нам руки. Некоторые внезапно стали называть нас «товарищами». Это слово мы услышали впервые с тех времен, как нас, «недостойных несения службы», призвали в Вермахт. Было видно, что крысы собирались бежать с корабля. Мы 999-е — 25 коммунистов — вооружались и стали отбирать оружие у всех офицеров, которые нам попадались навстречу. Нашей следующей целью стал штаб роты, в котором мы намеревались узнать о судьбах наших товарищей Вилли Агаца и Вальтера Зарова. К счастью, мы нашли их живыми. Их должны были расстрелять рядом с дорогой, которая вела к карьеру. Унтер-офицер должен был выступить в роли палача и действовать без приговора военного суда. Но тем не менее одному из офицеров показалось, что в сложившейся обстановке было бы целесообразнее отложить казнь. Теперь мы стали совершенно независимыми. Остальные солдаты просились идти вместе с нами, но мы поручили им распределение продуктов, которые были найдены в штабе.

Во второй половине дня в нашу область стали проникать первые группы красноармейцев. Однако у советских солдат не было времени позаботиться о нас. Они спешили в Лиепаю, откуда немецкие офицеры и штаб окруженной группы армий пытались скрыться на заранее подготовленных судах. Между тем мы собрали всех солдат у бывшей линии фронта и стали их агитировать. Вилли Агац говорил им о конце войны и о том, что у них начнется новая жизнь. Это было первое легальное антифашистское выступление, начиная с 1933 года. Внезапно случился перерыв. Причиной этого стал приближавшийся советский конный эскадрон. К нам подъехало приблизительно 10 всадников. Они не стали спешиваться, а только пересчитали нас. Мы приветствовали наших освободителей громкими ликующими криками «ура!». Затем мы стали петь «Интернационал». Русские всадники стали подпевать нам. Затем они отсалютовали и направились обратно. Они даже оставили нам оружие. Мы построились в порядок и с пролетарскими песнями направились в советский плен».