Клыч схватил ее за волосы, горячо зашептал в ухо:

– Где? Мать твою! Сраный! Пуля?!!

Уколова покосилась на сидящего человека. Постучала пальцем по столу. Тот дернулся, затравленно покосившись на нее.

– И для чего?

Тот глотнул. Кадык, выпирающий из худой волосатой шеи, заходил взад-вперед. Человек не ответил. Сержант-дознаватель, тихо и спокойно курящий папиросу в углу, встал, нарочито шаркая, двинул к нему. Допрашиваемый трясся, косился в сторону стола справа.

Уколова выдержала паузу, дав ему возможность еще раз полюбоваться на инструментарий. Сама она им пользоваться не любила, постоянно заполняя наряд на ассистента из Третьего отдела СБ. Петр Ильич посмеивался, но подмахивал бланки не задумываясь.

Допрашиваемый задрожал сильнее, глаза бегали: взгляд то на стол, то через плечо назад. Понятное дело, впечатляли оба наблюдения. И если Михал Михалыч, сержант-дознаватель, с виду казался вылитым душкой, таким милым со своими залысинами, то его инструменты себя показывали сразу. И какая разница, что куда страшнее именно невысокий, с сухим сильным телом пожилой мужчина в кожаном фартуке? Металл всегда пугает сильнее.

Клещи с изогнутыми и прямыми щипцами. Совершенно изуверские, с острыми кромками. Ровно выложенный набор хирургических ножей, включающий большой резекционный. Иглы, шила, и прочие милые приспособления. И тут же, не чураясь такого соседства, плоскогубцы, старый шуруповерт и заляпанная въевшимся бурым киянка. Допрашиваемый побелел и дико покосился на мягко улыбающегося Михал Михалыча.

– Воронин! – Жене пришлось почти крикнуть. Зато допрашиваемый сотрудник технического сектора при администрации Новоуфимской КРБ соизволил повернуться в ее сторону. – Зачем?

– Что? – перед лицом Воронина возник выщербленный и адски ужасный канцелярский нож. Михал Михалыч ласково потрепал юношу по курчавой голове. Тот застучал зубами. – Что зачем?!!

Уколова вздохнула, покосившись на несколько листов драгоценной бумаги, покрытой не менее драгоценными чернилами для совершенно неприлично дорогого принтера. Щелкнула выключателем, шарахнув Воронина по глазам светом, и, перегнувшись к нему, заорала, схватив за ворот рубахи:

– Зачем ты, придурок, использовал дефицитнейшие чернила для печатной техники и распечатывал вместе с дружками всякую херню вроде этой, а?!!

Воронин шумно дышал, хлюпающе втягивая воздух носом. В левой ноздре, пузырясь и не желая лопаться, надувался пузырь. Уколова брезгливо отдернула руку, покосилась на странный текст…

Или не странный?

Или откровенно бредовый?

Ну, а как еще оценивать такое:

«Человеческий ум в западне —

Е…я, шмотки, еда и посуда!

Раз весь мир говорит о ху…е,

Так давайте базар

Доводить до абсурда!

Затрещали беседы по швам,

Закипают мозги уеб…в!

Мы напишем на радость Богам

Высокую песнь Интеллектуалов!

Воздух пах дождем, шашлыками, дешевой латексной любовью и армянским табаком. Немного аромата добавлял работающий где-то в стороне асфальтоукладчик. В самом деле, когда лучше всего класть асфальт, если не в дождь?

Радостно рассказывая миру о «Яге» в пакете и размахивая непочатой полоской «Контекс», прошла малолетняя лахудра с подружками.

– Время классики вышло. – Росинант плевать хотел на очередной фестиваль «Рок над… и за…» – Рокеры поют о вреде наркотиков, а пчелы ненавидят мед. Не иначе Апокалипсис?

– Да не… – Мэд-Дог поковырялся в зубах зубилом. – Это просто модно.

– Что именно? Орать про «мамабыменявиделасгандономистрайками»? Алкоголику участвовать в акции против наркотиков? Говорить о «скольколетможноотмечатьденьпобеды»? Носить только вещи из как бы новых коллекций псевдоитальянских бутиков?

– И это тоже, несомненно. – Мэд-Дог проводил взглядом пьяненькую «милф», явно желающую выглядеть красивее. Вот только корректирующее белье все же надо покупать с умом и вряд ли стоило надевать его под джинсы на бедрах и топик. – Сейчас вообще многое модное абсурдно. Что поделать, такова селяви.

Росинант почесался с помощью недавно встроенного манипулятора с французским маникюром. Посмотрел на отклеивающиеся афиши, воспользовавшись черно-белым прямоугольничком и сравнив цены. Стас Михайлов стоил в два раза дороже Джо Кокера. Мутант-иноходец вздохнул и решил сходить на «План Ломоносова».

– Что вообще у них нового?

– Нового?.. – Мэд-Дог покрутил головой, прищурившись из-под козырька потрепанной бейсболки «Entombed». – Ну… что-то да есть, мне кажется. Джастин Бибер вон, его вроде как модно ненавидеть в Сети. Ты его слышал по радио?

– Неа.

– Я тоже. А все равно модно. А, да, появились новые признаки весны.

– Так говно и дохлятина из-под снега…».

Уколова покачала головой. Нет, это ж надо додуматься, потратить НЗ на подобную ерунду?

– Что вы еще распечатывали, ты, и твои друзья полудурошные? Хотя нет… Сперва скажи мне, додик – зачем? Михаил Михайлович, принесите, пожалуйста, чаю нам. Воронин, хотите чая?

Тот закивал. Страх, плещущийся в глазах, не ушел. Но Уколовой этого и не было нужно.

– Вышел сержант, прекрати трястись. Разрешаю отвечать.

Воронин закивал, смотря на нее совершенно по-детски. Надо же, не так давно был отчаянный борец с режимом партии, тирании и деспотии, а сейчас вылитый нашкодивший мальчик, что порки боится больше всего на свете. Хотя, глядя на кочан капусты вместо уха и совершенно заплывший левый глаз, Уколова его понимала – боль, она такая.

– На имеющихся жестких дисках информации не так и много.

– И надо печатать все, что есть, что ли? А если там, Воронин, порнография была бы?

– Ну… это же не порнография.

– Да я вижу!!! – Уколова шандарахнула рукой по столу. – Это бред сумасшедшего!

– Это творчество! – Воронин выпрямился. Губы затряслись. – Чье-то, возможно глупое и наивное, но творчество! На том диске находилось много всего. Совершенно ненужные вещи! Вам ненужные! Потому что там не было патриотизма, не было технических условий для чего-то нужного! Владелица хранила на диске книги и стихи, и фотографии!!

– Стихи… – Уколова села назад. Посмотрела на него, худого, забитого и испуганного. – Стихи, гребаный ты мудак. Про любовь несчастную небось про драконов каких-нибудь, про что еще?

– Да даже если про любовь к драконам! – огрызнулся Воронин. – И что? Это слова тех, кто жил до Войны, их мысли, их жизнь.

– Угу. А ты не думал о том, что вместо любви им надо было про что другое думать? – Уколова покачала головой. – Про то, что вокруг творится, куда мир катится? Ты же имеешь допуск к архивам, не говоря про жесткие диски, что уцелели. Ты же видел, Коля, сколько всякой ерунды крутилось в головах наших с тобой соотечественников. И сам же потакаешь тому, чтобы оно распространялось и сейчас. Республика выживает, строит новый мир, республике нужны бойцы и рабочие! Хорошо тебе сидеть в теплой комнате, с горячей водой не раз в неделю, с порцией еды три раза в день, с выдаваемой одеждой и обувью? Хорошо?