«Пришел к Москве, — писали троицкие монахи, — а литовским людям на помощь Ходкевич … чтоб… к боярам, воеводам и ратным людям, которые стоят за православную христианскую веру, никаких запасов не пропустить и голодом от Москвы отогнать, и нас, православных христиан, привести в конечную погибель. А бояре, воеводы и всякие ратные люди стоят под Москвою крепко и неподвижно, хотят за православную христианскую веру по своему обещанию пострадать и смертью живот вечный получить. А каширяне, калужане, туляне и других замосковных городов дворяне, и дети боярские (младший дворянский чин. — А.Б.), и всякие служилые люди к Москве пришли. А из северских городов Юрий Беззубцев со всеми людьми идет к Москве же наспех. А на другой стороне (от Москвы) многих городов дворяне, и дети боярские, и всякие служилые и ратные люди собираются теперь в Переяславле Залесском и хотят идти к Москве же».

Получили эту грамоту и в Нижнем Новгороде. В городах Поволжья давно была установлена своя собственная выборная власть, а московская и казацкая не признавалась. Вот что писали казанцы в Пермь после убиения Ляпунова: «Митрополит, мы и всякие люди Казанского государства согласились с Нижним Новгородом и со всеми городами поволжскими… с татарами и луговою черемисою (марийцами. — А.Б.) на том, что «им быть всем в совете и соединенье, за Московское и Казанское государство стоять, друг друга не побивать, не грабить и дурного ничего ни над кем не делать … Новых воевод, дьяков, голов и всяких приказных людей в города не пускать и прежних не переменять … Казаков в город не пускать же. Стоять крепко до тех пор, пока Бог даст на Московское государство государя. А выбрать бы нам на Московское государство государя всею землею Российской державы. Если же казаки станут выбирать государя по своему изволенью, одни, не согласившись со всею землею, то такого государя нам не хотеть (выделено мной. — А.Б.)».

Последняя фраза говорила о реальной опасности для граждан Поволжья. Одно дело было закрывать ворота перед авантюристами и спокойно ждать, когда «Бог даст на Московское государство государя», когда ополчение победит и грядут всенародные выборы. Совсем другое — дождаться, когда казаки возьмут Москву и посадят на престол своего казацкого царя. Ко времени получения грамоты из Троицы в Нижнем Новгороде было хорошо известно, что Трубецкой и Заруцкий, с одной стороны, признают «царем Дмитрием» явившегося на Псковщине самозванца, с другой — склонны посадить на престол младенца, сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II. Не менее страшно было ожидать, что будет, если победят поляки…

Но страшиться было привычно, а начать действовать — страшнее вдвойне. Троицкую грамоту за подписью архимандрита Дионисия с братией читали в Нижнем Новгороде власти: духовенство, воеводы князь Василий Андреевич Звенигородский и Андрей Семенович Алябьев, стряпчий Иван Иванович Биркин, дьяк Василий Семёнов и выборные земские старосты. Среди последних слушал грамоту мясной торговец Кузьма Минин Сухорукий. Видя, что никто ничего решать не хочет, Минин воскликнул: «Святой Сергий явился мне во сне и приказал возбудить усопших! Прочтите грамоты Дионисиевы в соборе, а там что будет угодно Богу».

Стряпчий Биркин возражал, что негоже привлекать к делу народ, но Минин добился своего. На другой день протопоп Савва огласил грамоту в соборе и увещевал нижегородцев постоять за веру. Народ воодушевился; Минин немедля конкретизировал призыв: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом — кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником».

Этот призыв всколыхнул народ, но до дела было ещё далеко. Земский староста организовывал сходку за сходкой, рассказывая о нависшей над всеми опасности.

— Что же нам делать? — спрашивали нижегородцы.

— Ополчаться! Сами не искусны в ратном деле, так станем клич кликать по вольных служилых людей.

— А казны нам откуда взять служилым людям?

— Я убогий с товарищами своими, — говорил Минин, — всех нас 2500 человек, а денег у нас в сборе 1700 рублей. Брали третью деньгу: у меня было 300 рублей и я 100 рублей в сборные деньги принес, то же и вы делайте!

— Будь так, будь так! — кричали нижегородцы и несли деньги Минину.

— Осталась я одна после мужа бездетна, — говорила одна вдова, — и есть у меня 12 000 рублей, 10 000 отдаю в сбор, а 2000 оставляю себе!

С помощью тех, кто добровольно дал деньги, Минин начал вытрясать «третью деньгу» из самых прижимистых граждан. Но это было только начало. Для организации настоящего дела нужно было создать новую власть: призвать походного воеводу, назначить при нем казначея и сборщиков экстренных налогов.

Именно Минин предложил нижегородцам кандидатуру воеводы князя Пожарского, к которому заранее посылал верных людей. Дмитрий Михайлович согласился далеко не сразу, опасаясь ввязываться в дело, которое легко могло оказаться авантюрой. Минин ездил к нему в Мугреево и договорился о гарантиях серьезности предприятия. По примеру Скопина-Шуйского, воевода и староста, князь и купец единодушно положились на профессиональное войско, для создания которого была необходима солидная финансовая основа.

Князь любезно принял официальную делегацию лучших людей Нижнего Новгорода во главе с печерским архимандритом Феодосием и дворянином Жданом Петровичем Болтиным. Но поставил одно непременное условие: он возглавит ополчение, если за казну будет отвечать Кузьма Минин. Нижегородцы вернулись домой и били челом Минину. Тот тоже выставил условие: «Соглашусь, если напишете приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете ратным людям давать деньги».

Нижегородцы согласились и подписали составленный Мининым документ, согласно которому сбор установленных старостой налогов обеспечивался всеми средствами, вплоть до того, что неплательщиков обязывали продавать в рабство детей и жен. Очень скоро некоторые убедились, что это не простые слова, а многие пожалели, что подписали приговор. Но было поздно. И собранные наспех деньги, и документ Кузьма Минин отправил Дмитрию Михайловичу Пожарскому. А тот энергично использовал деньги на сбор ратников и явился в Нижний Новгород с небольшим, но боеспособным, готовым поддержать порядок войском.

Это была хорошо подготовленная и блестяще выполненная операция. Па коротком пути от Мугреева до Нижнего Новгорода к князю присоединились смоленские, вяземские и дорогобужские дворяне и служилые люди. Потеряв свои земли на западе, эти профессиональные военные были испомещены в Арзамасском уезде и дворцовой волости Ярополчне. Но оттуда их изгнали казаки Заруцкого. Очевидно, что воины «сошли» (встретили) Пожарского в пути но заранее достигнутой договоренности. Князь поддержал их деньгами, а в Нижнем они немедленно получили денежное жалованье.

Подкрепив патриотический порыв нижегородцев реальной военной силой, Пожарский и Минин нанимали на службу всё новые отряды. Вскоре финансовые возможности Нижнего Новгорода были исчерпаны. Но направленные в другие города воззвания постепенно расширяли базу ополчения. Грамоты за подписью Пожарского констатировали, что долгая «междоусобная брань в Российском государстве» кончилась печально. «Усмотря между нами такую рознь … польские и литовские люди умыслили Московское государство разорить, и Бог их злокозненному замыслу попустил совершиться».