Часам к семи вечера, когда Софья Константиновна переделала ещё массу лечебных, административных и прочих рутинных и не очень дел, собралась было переодеться и отчалить домой. Но её вызвали в приёмное отделение...

...В час ночи в родзал заглянула санитарка приёмного и, немного странно глядя на Соню, сидевшую за столом и тупо смотрящую в стену, тихо, но внятно произнесла:

– Доктор, там ваш муж пришёл... Красивый такой. Вы уж выйдите к нему. Такие на дороге не валяются, поверьте старой бабе.

Глеб!!! Она же не позвонила, не предупредила! А где её мобильный? Тут он, тут! Где-то тут в ящиках... Ага, тут. Батарея села. Почему он по городскому номеру не позвонил?..

– Я звонил. «Софья Константиновна в операционной». «Софья Константиновна на пятом этаже». «Софья Константиновна только вышла, перезвоните попозже». Фигаро тут, Фигаро там. Я и приехал, – Глеб поцеловал жену.

– На, накинь халат, пойдём ко мне в кабинет.

– Ты знаешь, тебе идёт! – он усмехнулся.

– Что именно?

– Тебе идёт «ко мне в кабинет»! Ты так это сказала, как будто родилась в этом «ко мне в кабинете».

Соня в ответ лишь махнула рукой.

– Так что всё-таки случилось? – спросил он уже после того, как кофе был готов.

– Много всего. А когда я уже собиралась домой, «скорая» привезла тётку. Четвёртые роды на дому. Три раза она рожала у себя в квартире – и всё было нормально, так отчего бы не родить там и четвёртый раз? В общем-то, логично. Будь я не акушером-гинекологом, наверное, так же бы решила. Или даже наверняка. Роды были двойней, на минуточку. Естественно, что она была не обследована. А зачем? Рожать собиралась, как положено, – с «духовным» акушером, неким Славиком. В прошлом не то костоправом, не то народным целителем. Он, что правда, наблюдая её, ближе к родам всё-таки посоветовал ей сделать хотя бы «бездуховное» УЗИ, с опаской глядя на её огромный перерастянутый живот. Ну и ультразвук ошибся. То есть, разумеется, не сам ультразвук, а трактующий ультразвуковое исследование врач. Такое вполне себе сплошь и рядом. Особенно в таком случае, как у этой дамы. Многоводие. Двойня. «Монохориальная моноамниотическая двойня» – написали ей на листочке.

– Какая двойня? Любимая, я, конечно, твой муж, но скажи я тебе сейчас что-нибудь про расчёт плотности грунтов под подошвой фундамента несущей опоры...

– Прости. Монохориальная моноамниотическая двойня обозначает, что у внутриутробных плодов одна на двоих плацента и один же на двоих «кафтан» – плодный пузырь. А на самом деле, как оказалось потом, двойня была бихориальная биамниотическая.

– То есть каждый с отдельной жилплощадью, а не в коммуналке, – уточнил Глеб.

– Ну, можно и так сказать, – Соня устало улыбнулась. – У каждого своя плацента и свой плодный пузырь.

– Ты смотри, я и не знал, что они такие разные. Близнецы и близнецы. Ну, или двойняшки, если не похожи. А у них ещё и...

– Да, они бывают разные. Причём не только по хромосомным наборам, но и по «планировке и дизайну». Бывают монохориальные биамниотические, бихориальные моноамниотические. Но это сейчас не важно. Важно то, что у данной конкретной тётки двойня была не монохориальная, а «би». Но на УЗИ написали, что «моно». И, следовательно, когда после рождения – вполне, к слову, нормального – детей отошёл один-единственный послед, «духовный» Славик успокоился. И только никак не мог понять, отчего это матка никак не сокращается. После родов она, матка, должна сразу сократиться чуть не до уровня пупка и стать как... – она потыкала Глеба пальцем в живот и хихикнула, – вот как твой пресс.

– Кубиками? – он подбоченился и напряг мышцы.

– Нет. Шариком! Но таким же плотным. Это «духовный» Славик знал. А у тётки не становилась. У тётки она перерастянутым дряблым кулём бултыхалась в пузе, ни капельки не сокращаясь.

– А почему?

– Вот балбес! А ещё инженерным мышлением и прочим аналитическим складом своего ума мне всё время тычет! – Соня насупилась. – Потому что не «моно», а «би»! Второй послед не отошёл! В матке остался!

– А почему он его... не достал?

– Ну, во-первых, потому что не знал, что он там – он же, «духовный», свято верил бездуховному ультразвуку. А во-вторых, потому что не умел. Он руками вообще, кроме пассов, ничего делать не умеет. Внутрь вообще не лезет, мол, только наблюдает, по голове гладит, и молитвы они хором читают. А что там делать – понятия не имеет. Так, книжек всяких популярных начитался и форумов. Терминов нахватался. Сам сказал.

– Кому?

– И врачу «скорой», и нам. Он с ней приехал. Смелый. Или совестливый. Можно отдать должное...

– Да? А почему его не арестовали?.. Ну, или хотя бы не задержали?

– А за что, Глеб?

– Ну, не знаю... За незаконное занятие медицинской практикой.

– А разве он занимался медицинской практикой? Его сестра во Христе – или в ком/чём там – рожала себе, а он зашёл к ней чаю попить по такому случаю. Молитвы вместе читали. Живот руками гладил. Младенчиков новорождённых обтёр и запеленал. Какой тут криминал, скажи, пожалуйста?

– Ну, она могла бы написать заявление...

– Да ни в жизни никогда такие, как она, заявление не напишут. А даже если и напишут – пил чай, молился и баста! Первокурсник юридического факультета такое одним пальцем в клочья порвёт.

– Ну... Она же у него не одна такая «сестра», у Славика этого.

– Могло быть везде и всё гладко – дуракам везёт. А если накопится та критическая статистическая масса, когда осечки будут случаться всё чаще, то и тут – чай пил, молился. Ну, вот много у него сестёр рожающих. И чай с молитвой он любит. Хороший благостный духовный человек. Блаженный. За что его? – горько усмехнулась Соня. – Ну, в общем, матка не сокращается, с тётки кровь течёт, но совсем немного... «как при месячных». Так вот «духовный» Славик сказал, весь краснея и потея. Такой вот он стеснительный. Час чуть-чуть течёт, два чуть-чуть, «ну совсем-совсем немного»...

– Слушай, а чего это он всё время говорит, а не она?

– А она в шоке. В геморрагическом. Четвёртой степени.

– А сколько их всего, степеней этих?

– Четыре всего. Не беги впереди паровоза, мой любознательный.

– Молчу-молчу!

– А потом, говорит Славик, крови чего-то стало больше и она отчего-то покраснела. Из тёмной стала алой. Вот, говорит милый-милый Славик, прямо лаковая такая. Лаковая такая, понимаешь?!

– Не очень...

– Он термин угадал! Кровь, в которой свёртываемости уже кирдык, – так и называется в учебниках, в руководствах, в медицине вообще – лаковая! Она красивенько так мерцает... Это уже, считай, не кровь. Как бетон, в котором нет цемента, – не бетон, а лишь песок и вода! И значит, здание на фундаменте из такого бетона – песка и воды – не продержится!