– Ну у тебя и вкусы! Не ждал, брат!

– И ты можешь мне не верить, но я люблю своих богов. – Зимобор снова повернулся к Никтополиону. – Как можно поклоняться тому, кто родился человеком? Кто родился человеком, тот им и останется. Он станет, в лучшем случае, сильным колдуном. Такие бывали, и некоторым даже удавалось внушить людям, будто они боги. Но только это невозможно. Рожденный человеком им же и умрет. Зато боги могут давать жизнь людям. Один из богов был моим предком.

– Но о старых богах рассказывают, что они ничуть не лучше людей! Они подвержены всем человеческим страстям: они злобны, жадны, мстительны, распутны! Воровство, убийство, похищение чужих жен – вот их деяния! Они отдают победу тому, кто лучше подкупит их жертвами, а не тому, за кем настоящая правда!

– Правда всегда за тем, кто сильнее.

– Но если сильный притесняет слабого…

– Значит, за ним остается право решать. Он заслужил его своей силой. А если дать слабым править миром, они его погубят – они ведь не могли обеспечить благополучие даже самим себе!

– А что, если этих богов вовсе нет? – горячо шепнул Никтополион и воровато оглянулся. В его глазах пылала жажда истины, но он понимал, что за такие разговоры в северной варварской стране можно сильно получить по голове. – А что, если за этими колодами ничего не стоит? Что тогда?

– Ну, ты сказал! – Зимобор не рассердился, а засмеялся, как будто услышал несусветную глупость. – Ты видел солнце? Ты замечал, что сменяются зима и лето, что люди родятся и умирают, как трава и деревья, как сами светила? А если ты все это видел, как же можно говорить, что богов нет? Не значит ли это отрицать очевидное? Это было бы просто глупо, а ты тоже, как мне кажется, неглупый человек.

– Но всеми светилами движет Бог, единый бог, и человеческими судьбами правит он же!

– А я тебе про что говорил? Я, наверное, плохо выразился, слов мало помню. Тем более спьяну, уж извини. И я тебе сказал: когда Ярила взрослеет и в конце весны из юноши становится мужем, он становится Перуном. А когда Перун спускается вниз по кругу года и стареет, осенью он делается Велесом. Но они трое – одно, но в разных воплощениях. Непонятно? Этого не надо понимать. Это надо почувствовать. Так… – Зимобор сделал движение рукой, подражая рыбе в воде. – Просто почувствовать. Что одна и та же вещь может быть одновременно разными вещами и проходить все ступени, оставаясь собой. Если поймешь, то будешь знать, что такое человек и что такое бог.

Зимобор замолчал. Этот разговор напомнил ему самую большую сложность его собственной судьбы. Конечно, он любит своих богов. Как можно не любить тех, кто с рождения присутствует в твоей жизни, словно ближайшие родственники? О ком детям рассказывает дед, объясняя, отчего пришла зима? Каждый год у них на глазах сумрачный Велес, пылая страстью к прекрасной Леле, уносит ее в свое подземелье, но там она засыпает от его поцелуя, и он остается в горести сидеть над ее бездыханным телом, мучимый своей неразделенной и неутолимой страстью. А мать ее, добрая богиня Макошь, рыдает и плачет по дочери – слезы ее падают на землю осенними дождями, и все земные матери, подражая ей, плачут о своих дочерях, выдаваемых замуж и отрываемых от родной семьи. От горя Макошь седеет, сохнет, становится Мареной, и снег летит на землю из рукавов ее шубы, покрывая темницу дочери белым покрывалом смерти… Год за годом род человеческий следит за битвами, страданиями, подвигами и радостями богов, происходящими у них на глазах, и разделяет их на своем, земном, уровне. Как же можно их не любить? И как можно богам не любить их в ответ?

Хорошо ему, царьградцу, говорить – а может, их нет? Младина, младшая из Вещих Вил, конечно, есть на самом деле, она не сказка и не грезы засыпающих рожениц, которым мерещится, что какие-то три женщины приходят предсказывать судьбу их драгоценным младенцам. Ведь у каждого есть настоящее, прошлое и будущее. Есть и она – Дева Первозданных Вод, та жаждущая женская сущность, которая хочет рождать, потому что такова ее природа. И как она создает судьбу людей, так хочет взять у них сил для этого создания, принимая те чисто человеческие формы, которые они, люди, способны воспринять. Сущность Первозданных Вод становится девушкой, именно такой – юной, красивой, нежной, страстной, – о которой мечтает каждый мужчина. Но Дева вкладывает в свой образ всю ту мстительную ревность, которая так порочит небожителей, делая их уж слишком похожими на людей… Боги-силы, боги-стихии создали людей, как создали всю зримую и незримую вселенную, а люди своим воображением дали им образы, сделав своим подобием, и тем самым укрепили связь, сделав ее ближе и теснее, как кровное родство.

И даже сейчас, столько времени спустя, под чужим небом, Зимобор отлично помнил чувство, переполнявшее его вблизи Богини, – горячую и всепоглощающую любовь к ней. Он ничего не хотел просить у нее, ни о чем не хотел спрашивать – все существо его стремилось только выразить ей его любовь, такую сильную, что по спине пробегала дрожь, а в глазах выступали слезы. Наверное, и здесь, в земле свеев, правит та же Великая Богиня, только под другим именем. Должно быть, когда-то она правила и землей ромеев, но как давно она ушла оттуда, забытая неблагодарными детьми!

Как объяснить это все? Хотя бы себе, не говоря уж об этом царьградце? Как найти такие слова – на чужом полузабытом-полувспомненном языке, в конце обильного жертвенного пира?

Грек тоже молчал. Его народ был очень стар – еще две тысячи лет назад, когда славяне жили лесными родами, считали родство по материнской линии, пахали пашню сохой из лосиного рога, брали в жены своих сестер, а всякого чужака считали лесным духом, жители Эллады уже строили города на холмах, беломраморные храмы над теплым морем, собирались на площадях, чтобы поспорить об искусстве управления государством, за счет города снаряжали корабли для исследования новых торговых путей. Их мир был давно освоен, нанесен на карты, образцы которых они взяли у еще более древних и умудренных народов, и очищен от чудовищ, изгнанных за границы известного пространства. Подвиги их древних героев, высохшие и потускневшие, стали только рисунками на запыленных черепках, и в их подлинность не верили даже дети. Деяния их богов давно служили только источником сюжетов для комедий и ничем не отличались от ежедневных забот любого городского судьи: воровство, грабеж, месть, совращение, мошенничество… Человеческий дух давно перервал живую пуповину, соединявшую его со вселенной. Теперь земля и небо стали для него лишь зеркалами, в которых он видел одного себя. Конечно, ему и бог понадобился новый. Один, как один во вселенной сам новый человек.

Но славян этому богу пока было нечем привлечь. Они еще помнили, как тот свет, страну мертвых, сознание дедов помещало за ближайшую реку, потому что текучая вода считалась неодолимой преградой – гранью миров. Не как сказки, но как живые родовые предания они помнили те трагедии, которыми сопровождался переход от внутриродовых к межродовым бракам. Они расселялись, двигаясь вдоль рек, и чем шире делался их мир, тем более могучими мыслись боги, создавшие его. В последние три-четыре века он распахнулся наконец так широко, что в него попали не только варяги, но даже далекие ромеи, наследники эллинов. Боги славян уже не были духами предков, живущими под порогом, – они стали творцами вселенной и получили невиданный прежде приток сил.