Изменил ли он жене, впервые за вполне счастливую семейную жизнь? Пожалуй, и да, и нет. Да, поскольку последний час он, как ни крути, провел в постели с другой. И нет, поскольку его жена — как и он сам — еще не родилась и не скоро еще появится на свет. Вот и думай, виноват он или нет...

Крамарчук раздраженно затушил окурок, поискал глазами пепельницу... и наткнулся взглядом на вышедшую из ванной комнаты Веру, целомудренно замотанную в простыню. Девушка чуть виновато улыбнулась — а, ну да, сороковой на дворе! — и проскользнула в смежную комнату, минут через пять появившись оттуда уже полностью одетой.

— Юрий Анатольевич, — при этих словах оба, не сговариваясь, улыбнулись, — так я схожу за кипятком? Вы вроде кофе обещали.

— Сходите, Верочка, сходите, — поддерживая шутку, подполковник также перешел на «вы». Спрыгнув с подоконника, он наконец-то бросил окурок в стоящую на столе пепельницу. — А я пока приберусь. Обед мы, я так понимаю, пропустили?

— Ну, что вы, сейчас организуем. Вы подождите, я скоренько...

Подмосковье, тренировочный лагерь ОСНАЗ «Север-2»

Изнурительные тренировки сменялись занятиями и снова тренировками. Каждый день, по двенадцать — четырнадцать часов в сутки с небольшими перерывами на прием пиши. Дневные и ночные прыжки с парашютом обычные и затяжные, разведывательно-диверсионная деятельность, вождение автомобильной и бронетехники. радиодело, изучение основных типов отечественного и зарубежного оружия, маскировка и ориентирование на местности, минно-взрывное дело, медицинская подготовка, борьба и ножевой бой, плавание, стрельба, изучение иностранных языков и еще великое множество военных премудростей, призванных сделать из вчерашних курсантов бойцов элитного спецподразделения.

В первый же день всем им выдали невиданную раньше форму — свободного покроя камуфляжные штаны и куртку с капюшоном, непривычную кепку с длинным козырьком и высокие шнурованные ботинки. Каждому бойцу полагался еще пятнистый комбинезон и балахонистый маскировочный халат. Покидать территорию лагеря запрещалось на весь срок обучения, да и населенных пунктов, куда можно было бы пойти в увольнение, поблизости не было. Охраняли огромный лагерь с собственным полигоном сотрудники НКВД, к которому и относились будущие диверсанты.

Делились спецназовцы на четыре группы, по типу изучаемого языка: немецкую, наиболее многочисленную, румынскую, финскую и англоязычную, куда входило всего пару десятков человек. Что им предстояло Делать и где служить, никто не знал, однако слухи, вполне вероятно, распространяемые самими же инструкторами, конечно, ходили.

Поговаривали о скорой войне с немцами и румынами, о том, что перед этим их забросят в тыл врага, о том, что советское руководство возлагает на них огромные надежды, и даже о том, что создано подразделение по личному распоряжению товарища Сталина. Который якобы скоро сам приедет в лагерь посмотреть, как проходит подготовка и чему они уже успели научиться. Так ли это на самом деле, никто, ясное дело, не знал, но товарищ Берия действительно приезжал чуть ли не каждую неделю, требуя продемонстрировать ему результаты обучения.

Пару раз его сопровождал немолодой капитан госбезопасности, задававший курсантам весьма узкопрофессиональные, а порой и откровенно каверзные вопросы. Уезжали они обычно вполне удовлетворенными, но интенсивность тренировок и занятий после этого отнюдь не снижалась, а скорее, наоборот, возрастала. Возможно, это как-то было связано с недавно появившимся новым слухом о том, что времени до войны осталось совсем мало, не больше пяти-шести месяцев...

Германия, Берлин, осень 1940 года

Оставив фуражку в приемной, адмирал Канарис четким шагом вошел в кабинет фюрера, остановившись в трех метрах от стола. Щелкнув каблуками, отрапортовал:

— Мой фюрер, я прибыл по вашему приказанию.

— Садитесь, Вильгельм. — Гитлер кивнул на кресло. — Осень уже кончается, скоро зима, а вы так и не доложили мне о результатах своей разработки того русского вранья. Нет, вашу служебную записку, — он коснулся холеными пальцами лежащей перед ним папки, — я читат. Слова, сплошные слова и ничем не подтвержденные химеры. Хочу услышать лично от вас, чего наша разведка добилась за эти месяцы.

— Конечно, мой фюрер. К сожалению, никаких новых прямых доказательств мои агенты не обнаружили — русская контрразведка чрезвычайно усилила режим секретности. Не помогло даже задействование нескольких особо ценных агентов среди воинских руководителей среднего звена.

— Вот видите, Вильгельм, все, как я и предполагал. Хитрый грузин подбросил нам фальшивку, в которую ты и вцепился, словно сторожевая овчарка. Никаких путешествий во времени не существует и не может существовать.

— Я не закончил, мой фюрер, — дождавшись паузы, вставил Канарис. — Разрешите?

— Продолжайте, — сухо бросил Гитлер, глядя в стол.

— Но многочисленные косвенные свидетельства, собранные нашей агентурной сетью, позволяют с высокой долей вероятности предположить, что русские и на самом деле знают о плане «Барбаросса» и готовящейся операции. Вот лишь некоторые весьма настораживающие обстоятельства. Еще в конце лета Сталин неожиданно начал глубокую реформу армии и флота. На данный момент уже сняты со своих постов или понижены в должности многие военачальники, а их места занимают ранее осужденные, но сейчас реабилитированные командиры, многие из которых, по данным архива моего ведомства, весьма толковые офицеры. Кроме того, Советы проводят спешную модернизацию промышленности, прежде всего тяжелого машиностроения, самолетостроения и автомобильной промышленности. В приграничных округах тоже много изменений, самое неприятное из которых — размораживание и перевод на боевое дежурство всех укрепрайонов линии обороны по старой границе. Я имею в виду «линию Сталина», мой фюрер. Думаю, к концу зимы все УР будут полностью укомплектованы гарнизонами, оружием и боеприпасами. На «линии Молотова» работы также продолжаются. И еще кое-что. Судя по сообщениям наших агентов, начата частичная реабилитация ранее репрессированных с полным снятием судимости и поражения в правах. Похоже, Сталин решил несколько ослабить режим.

— Меня не интересуют их внутренние дела. А по поводу армейской реформы и прочего — хотите сказать, адмирал, большевики собираются ударить первыми? Зимой или в начале весны?

— О нет, мой фюрер. Наоборот, похоже, они готовятся к глухой обороне. Но и не только: судя по некоторым данным, затем они перейдут в контрнаступление. По крайней мере, признаки скрытой мобилизации налицо, да и большинство их военных заводов переведено на режим военного времени. Они уже работают в этом режиме, мой фюрер.

— Это все?

— Нет. Есть еще один неприятный момент. Их министр иностранных дел Молотов зачем-то тайно летал в Японию, Румынию и Финляндию. К сожалению, у меня нет сведений, с чем это связано.

— Да, странные события. — Во взгляде Гитлера промелькнул интерес. — Надеюсь, это все неприятные новости?