Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В день годовщины революции, 7 ноября 1948 года, Берггольц делает чрезвычайно важную запись:
К Главной книге… если я не расскажу о жизни и переживаниях моего поколения в 37–38 гг. — значит, я не расскажу главного и все предыдущее — описание детства, зов революции, Ленин, вступление в комсомол и партию, и все последующее — война, блокада, сегодняшняя моя жизнь — будет почти обесценено.
Она совершенно точно определяет ключевой момент советской истории, названный впоследствии историками Большим террором и затеняемый обычно войной.
И еще одно чрезвычайно важное ее наблюдение во время пребывания в селе Старое Рахино, в котором из 450 мужчин вернулись домой 50, где «почти в каждой избе — убитые или заключенные» (23.05.1949): «Читают больше о войне, хотя сами ее только что пережили. Но все кажется, что это — не она, а была какая-то другая, красивая и героическая» (22.06.1949).
Это как будто послание нам, для которых победа в войне стала «исповеданием веры»: только не в той, какая была на самом деле, а сочиненной стараниями тысяч пропагандистов (иногда именующих себя историками).
Смерть «папаши» многое изменила. Однако в основе система осталась той же. Берггольц, одна из немногих, открыто выступила за отмену позорного постановления 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград», однако никаких последствий это не имело. ХХ съезд она однажды назвала провокацией. «Встречи» Хрущёва с интеллигенцией не закончились посадками, но ощущение от них не стало оттого менее мерзким. Дневник в 1950–60‐е годы она вела спорадически, это скорее отдельные записи. Мешали личная драма и тяжелые запои.
Девятого июня 1963 года Берггольц как будто подводит итоги еще далеко не прожитой жизни:
«Общая идея» исчезает окончательно, суррогатов для нее нет и не может быть, человеческое и женское одиночество — беспросветно. Временами, несмотря на совершенно бесспорную, огромную и звучную славу, я чувствую, что — а ведь жизнь-то у тебя, матушка, — не удалась. Бобылка, бесплодная смоковница, и вот она — одинокая и совершенно недостаточно обеспеченная старость… И никому я больше не нужна (только что народу!), и никто уже не будет любить, и ни с кем не лягу я в постель — и ведь это навсегда, до смерти. А работы много, и может быть, она смогла бы кого-нибудь согреть и утешить в бесприютной нашей, лицемерной и до ужаса лживой жизни.
Вряд ли кого-нибудь способна «утешить» главная книга Ольги Берггольц — дневник. Задуматься — пожалуй.
Многие страницы дневника Ольги Берггольц чем-то напоминают художественные фотографии — так зримы, точны ее зарисовки. Не в меньшей мере дневник насыщен размышлениями — используя избитую, но от этого не ставшую менее верной формулу — о времени и о себе. Здесь практически нет ничего проходного. Это нелегкое, временами мучительное чтение — но от него трудно оторваться. Похоже, именно дневник стал тем «романом», написать который хотела Ольга Берггольц накануне войны, сделавшей ее и знаменитой, и несчастной. «Труд, завещанный от бога» она исполнила.
Двадцать третьего июня 1941 года 33-летняя киевлянка, врач-патологоанатом Анна Маранц вступила добровольцем в Красную армию. Нам не известны ни ее семейное положение, ни предыдущая биография.
Двадцатидвухлетняя студентка московского Литературного института Елена Каган добилась зачисления в Красную армию 10 октября 1941 года. В первые месяцы войны, чтобы попасть в армию, женщинам нужно было обладать какой-нибудь нужной специальностью. Елена окончила курсы медсестер, однако выпускниц курсов, не имевших практического опыта, отправляли только в тыловые госпитали. А она рвалась на фронт. Наконец, ей удалось записаться на курсы военных переводчиков.
Летом 1940 года Елена рассталась с мужем — поэтом Павлом Коганом, который был, как и она, студентом Литинститута. Друзья в шутку называли пару, чьи фамилии различались лишь одной буквой, Кокаганами. Их дочери Ольге шел второй год. В июле 1941 года малышку отправили в эвакуацию в Новосибирск вместе с матерью Павла. Павел Коган, автор «Бригантины», был признанным лидером группы молодых поэтов. Елена, в отличие от молодых литераторов ее круга — Бориса Слуцкого, Давида Самойлова, Михаила Кульчицкого и других, — писала прозу. Ни строчки еще не напечатала, как, впрочем, и Павел. Павел Коган погибнет в бою под Новороссийском 23 сентября 1942 года. Его первая книга выйдет через 18 лет.
Фронтовые дороги майора медицинской службы, исполняющей обязанности главного патологоанатома 1‐го Белорусского фронта Анны Маранц и гвардии лейтенанта, переводчика оперативной группы Смерш 3‐й ударной армии 1‐го Белорусского фронта Елены Каган пересеклись 8 мая 1945 года в предместье Берлина Бухе. Здесь, на первом этаже небольшого коттеджа в саду, лежали одиннадцать трупов. Один из трупов недавно был Адольфом Гитлером.
В Берлин Елена и Анна пришли разными путями.
Главным в военной биографии переводчика штаба 30‐й армии Елены Каган стало участие в битве за Ржев, одном из самых продолжительных и кровавых сражений Второй мировой войны. Лапидарные сведения из наградных листов дают представление о повседневной работе военного переводчика Елены Каган на фронте: «В 1942 году в период наступления частей армии тов. Каган… проводила обработку военнопленных, в результате чего были получены важные сведения о противнике, которые использовались командованием армии». За годы войны Елена была награждена орденами Красной Звезды и Отечественной войны 2‐й степени, медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». Ржевское сражение продолжалось с перерывами больше года (январь 1942-го — март 1943-го) и тем не менее более полувека находилось в тени. Ибо оно оказалось не слишком славным для советских полководцев. Потери Красной армии убитыми, пропавшими без вести и ранеными в ходе боев в районе Ржевского выступа составили более миллиона человек. В солдатской среде это сражение получило неофициальное название «Ржевской мясорубки». Елена Каган, не случайно выбравшая себе впоследствии литературный псевдоним Елена Ржевская, стала летописцем битвы за Ржев. Что важно, в особенности для историка, — книги Елены Ржевской в значительной мере основаны на дневниковых записях, которые она вела всю войну.
Анна Маранц писала не повести — протоколы вскрытий. У нас есть сведения о ее боевом пути благодаря наградным листам. Анна служила на Юго-Западном, Сталинградском, Донском, Центральном и Белорусском (затем 1‐м Белорусском) фронтах. Это означало участие в крупнейших сражениях Второй мировой войны — Сталинградской и Курской битвах, Белорусской (операция «Багратион»), Висло-Одерской и Берлинской операциях. Для врача-патологоанатома это означало исследование тысяч трупов. Трупов своих солдат. Это означало ежедневную встречу со смертью в ее самых страшных проявлениях. Восьмого января 1943 года приказом Военного совета Донского фронта Анна Маранц была награждена медалью «За боевые заслуги». В наградном листе говорится, что военврач 3‐го ранга «тов. Маранц» с начала войны работала постоянно в медико-санитарных батальонах и полевых передвижных госпиталях первой линии. «За указанный период ею лично произведено семьсот вскрытий трупов. Во время работы в медико-санитарных батальонах она, независимо от угрожающей жизни обстановки, стойко выполняла тяжелую работу патологоанатома, давая ценный материал, способствующий улучшению лечения раненых». В этом, собственно, и заключается смысл работы патологоанатома. Как писали еще в Средние века при входе в анатомический театр: «Здесь мертвые учат живых».