Барон Штенграхт фон Мойланд был государственным секретарем министерства иностранных дел[468].

Власов вполне мог признать за казаками те права, которые перечислены в германской декларации от 10 ноября 1943 года, но оказать казакам защиту и покровительство на родной земле Власов не мог ни при помощи Германии, ни без нее.

Наконец, Власов явно не считал ошибочным создание казачьего представительства в КОНР, поскольку оно не могло быть создано без его воли. Таким образом, в своем открытом письме Краснов поднял такие вопросы, на которые Власов категорически не мог дать ответы, которые устроили бы его визави. Их отношения окончательно зашли в тупик.

Ответ на свое открытое письмо Краснов получил не от Власова, а от Казачьего управления при КОНР. Документ, датированный 28 марта 1945 года, был подписан Татаркиным, Науменко и др. Авторы ссылались на Манифест КОНР как на основной документ, в котором содержатся «совершенно точные, не допускающие кривотолков, официальные разъяснения», в том числе и по вопросам, затронутым Красновым[469].

В ответе подчеркивалось, что союз КОНР с Германией является равноправным и что именно к такой форме взаимоотношений организаторы комитета стремились всегда: «Мы боремся за независимую Родину, которая не может быть ни под чьим протекторатом или покровительством, в то время как Вы берете на себя смелость от лица казачьей массы утверждать, что после победы над большевизмом Россия „останется под покровительством и наблюдением Германии“»[470].

Авторы послания упрекнули Краснова в том, что он открыто не признает очевидный факт существования размолвок в антибольшевистском лагере. Они совершенно определенно заявили о том, что казачество не едино, несмотря на общность целей борьбы и общность союзнических отношений с Германией. Резко отрицательную оценку в этой связи получила деятельность крайних «самостийных» элементов: «Эти люди считают казаков не выходцами из среды русского и украинского народов, приобретших в силу некоторых особенностей жизни специфические черты и потому образовавших особую бытовую группу в нашем народе, а самостоятельным Казачьим народом! Эти люди с серьезной миной говорят о некоей самостоятельной Казакии. Казачья же масса всегда считала себя плотью русского народа, всегда героически отстаивала национальные русские интересы, понимая, что разъединение с русскими может быть только интересно врагам казачества»[471].

Представители Казачьего управления КОНР писали Краснову, что он неясно представляет себе умонастроения казаков из СССР: «Казачество хочет получить в собственность свои земли, хочет иметь самоуправление, отвечающее казачьим традициям и быту. Это вполне законные требования, но казаки, трезво разбираясь в современной ситуации, сознают, что в России сегодня не может быть восстановлено самодержавие и какие-то сословные привилегии. Россия уже не та, и казаки уже не те»[472]. В открытом письме Власову Краснов не говорил о восстановлении самодержавия и сословных привилегий. Свой взгляд на будущее казачества Краснов основывал на германской декларации от 10 ноября 1943 года. Его проекты возрождения казачьей жизни не выходили за пределы, очерченные Кейтелем и Розенбергом. Высказывание Краснова о том, что он порывает со своим прошлым и служит отныне не России, а только казачеству, было обусловлено потерей надежды на освобождение России от большевизма. Краснов прибег к традиционной тактике: за неимением возможности спасти целое, вести борьбу за спасение части. В этой ситуации не могло быть речи о восстановлении самодержавия. Приписывая Краснову подобные проекты, Татаркин, Науменко и их единомышленники представляли своего оппонента в качестве политика, утратившего чувство реальности.

Свою окончательную позицию, с кем быть — с Власовым или с Красновым — Науменко определил еще 23 марта, когда вместе с Поляковым, Балабиным, Полозовым и Татаркиным подписал «Положение об управлении казачьими войсками». В документе говорилось, что «казачество, являясь одной из составных частей России… входит в подчинение Главнокомандующего вооруженными силами и Председателя Комитета Освобождения Народов России генерал-лейтенанта Власова»[473]. Этот документ еще раз выявил разногласия между казаками-националистами и теми, кто считал казачество неотъемлемой частью русского народа. Краснов оценил документ как «купчую крепость о продаже Казачьих войск» генералу Власову[474].