Надо будет, когда все это закончится, обязательно затащить его в Уссурийск. Пусть узнает, сколько у него родственничков.

Сирена выбросила меня из постели, швырнула сначала на выключатель – загорелся свет, неприятно резанул слипшиеся со сна глаза, – потом почему-то в ванную, где я и застыла, прислушиваясь к далеким, но неумолимо надвигающимся отзвукам, церковному канону гудков, клаксонов, ревунов…

Вбитый годами гробучений рефлекс работал за меня. Пока голова судорожно пыталась сообразить, что случилось, руки сами по себе напяливали на мерзнущее по ночному холодку тело плащ, кидали в сумку какие-то вещи, ноги несли к лестнице. Из соседних комнат общежития уже валом валил народ. Кто-то истошно визжал.

«Дурная баба, – отрешенно подумала я. – Что визжать? Сигнал «все в укрытие» дублируешь?» Завыла полицейская сирена, сквозь окна на лестницу плеснуло неровным синим светом мигалок.

В чем же дело? Неужто… война? А что, вполне может быть. Вот только войны не хватает мне для полного счастья. Скоро выпускной. Последний год тихих измывательств, а потом я получу наконец степень магистра юриспруденции. И только война сможет мне помешать. Ничто другое. Вот там, сверху, и решили специально ради меня устроить маленький такой вооруженный конфликтик, мегатонн на триста.

Убежище располагалось в подвале. Могучие перекрытия строились с таким расчетом, чтобы противостоять и землетрясениям – Фриско часто потряхивает, и память о девятьсот шестом годе еще не выветрилась, – и бомбардировкам. Скамьи стремительно заполнялись народом. А пространство – шумом.

– Я требую, чтобы мне объяснили… – надрывался кто-то. Я от души пожелала ему того же, иначе болван просто не уймется.

– Джей! Джей! Помоги! Ты не видишь, я застря-яала!

Чтоб ты и не вылезла.

Какофония стояла неописуемая. Мало того, что все набившиеся в бомбоубежище галдели не переставая, так еще и через перекрытия доносился тихий, но отчетливый гул. И сквозь эту звуковую кашу прорезался шуршащий треск.

Все разом смолкли. Трещал динамик. Это в нас вбито крепко. Если говорит радио – надо слушать. Когда сверху вещают – каждого касается.

Динамик прокашлялся.

– Внимание! Передаем выступление президента Соединенных Штатов Америки!

Там, где только что стоял немыслимый гам, повисла тишина. Мертвая, как сбитая паровым катком собака. Я нервно переступила с ноги на ногу – ну точь-в-точь корова.

– Граждане! Соотечественники! – пронесся над мозаикой бледных лиц голос Хитрюги Дика. – В этот неурочный час я должен сообщить вам весть столь же скорбную, сколь и неожиданную. Четыре часа назад войска Российской Империи вторглись на американскую землю. Нападению подверглась федеральная территория Аляска.

Над толпой пронесся даже не вскрик – пискливый шорох, как только что из динамика.

Дожили. Дождались. Вот и свершилось то, чего мы все так истово боялись. Война. И не с кем-нибудь – с Россией.

Мне представилась апокалиптическая картина – из северных ледяных пустошей ползут белые медведи, огромные, страшные, с глазками-бусинами и почему-то – русскими автоматами «сударев» в лапах. Что ж, этих медведей я и ждала. Если только в ближайшие часы на нас не скинут Большую Бомбу, меня быстро закатают в переводчики. Недаром я ломала глаза и мозги, по учебникам тридцатилетней давности осваивая чудовищно сложный, нелепый, монументальный, как немецкая архитектура, и столь же уродливый русский язык. А на передовой намного безопаснее, чем в тылу, куда придется основной ядерный удар. По крайней мере, если меня не станут посылать в прорыв по светящемуся шлаку.

Задумавшись, я пропустила следующую фразу президента.

– Я надеюсь, что все вы, дорогие мои американцы, как один, встанете на защиту Отечества. Уже сейчас наши доблестные войска грудью стоят на дороге жестокого захватчика, не щадящего ничего и никого на своем пути.

Ну точно, будет мобилизация.

– Еще никогда вражеская нога не ступала на американскую землю. Неужели же мы допустим, чтобы этот позор остался неотмщенным?

Вранье. А с англичанами кто воевал? Правда, мы больше на чужой земле горазды. С испанцами, с мексиканцами, с русскими и французами, с аргентинцами. Вечно норовим у кого-то кусок оттяпать. Ну никак без этого не удается.

– С сегодняшнего дня страна находится на военном положении. Приостанавливается действие Конституции, федеральных и местных законов.

Вот и плакало мое юридическое образование.

– Объявляется мобилизация…

Кончай волынку тянуть! Ты скажи, что там на Аляске творится, жучара!

Нет, не скажет. Вот уже и «Звездно-полосатое знамя» заиграли. Молчит. Хитрюга.

А значит, дело швах.

Американский околоток мне не глянулся. Ну что это, прости господи, за полиция, если стена напротив парадного входа в участок вся расписана надписями, коих я в силу слабого знания английского, а точнее, американского арго, перевести не сумел, и непристойными картинками, перевода не требующими?

У нас, конечно, тоже… Недаром классик сказал, как на Руси забор строят. Но одно дело – проулок какой, а другое – напротив участка. В столице-то!

Щербаков с трудом отворил створку двери – я мимоходом отметил, что дверь окована железом и вместо смотрового глазка имеет пару узких бойниц – как раз, чтобы просунуть автоматный ствол. М-да, как говорит Сергей, осаду они, что ли, сидеть собрались? Против кого дружим, господа?

Длинный коридор за дверью через три сажени был напрочь перегорожен двумя столами, перед которыми выстроилась очередь, на три четверти состоящая из негров разной степени чернения. Гвалт они подняли такой, словно у столов им выдавали бесплатную тушенку, причем самому громковопящему – двойную порцию.

Мы осторожно просочились мимо них вдоль стены, при этом один из негров проорал что-то прямо мне в лицо – кажется, это было пожелание. Я ничего не понял, но на всякий случай вежливо оскалился в ответ.

У стола Кейт пришлось секунд пять размахивать своим удостоверением перед лицом тучного дежурного, прежде чем он соблаговолил обратить на нас внимание и махнуть фуражкой куда-то позади себя.

– Интересно, – задумчиво пробормотал Щербаков, когда мы протиснулись мимо стола. – Служащие тоже проходят здесь?

– Нет, для служебных надобностей есть другой вход, – сообщила наша провожатая. – Но нас бы через него не пустили.

– Почему? – удивился я.

Кейт состроила самую скорбную рожу.

– Потому что мы пришли по официальному делу, – принялась объяснять она. – И, следовательно, должны пройти через… как это… проходную и отметиться у дежурного. Такой порядок, – завершила она тоном, долженствующим означать: «И не суйтесь в наш монастырь со своим уставом».