— Нет, вы уцелевшие, — поправила его Челорадабх и перекатилась на трех ногах к главному входу. — Теперь я прощаюсь с вами. Можете изучить ваше новое жилище. На все обозримое время я приставлена к вам четверым, как постоянный советник. Если у вас возникнут какие-то трудности или проблемы, которые вы сами не сможете разрешить, то не колеблясь попросите ваше жилище связаться со мной.

Внутренняя стена снова рассыпалась в сверкающую песчаную пыль (или это была волшебная пыль Питера Пена, подумал Уокер), и Челорадабх вышла.

Скви изнывала от нетерпения с того момента, когда они вошли в дерево. Теперь она буквально бросилась к своим личным апартаментам. Уокеру почудилось, что перевод ее прощальных слов был не совсем точен.

— Надеюсь, что там есть душ, — буркнула к'эрему.

Уокер взглянул на пса:

— Ну что, посмотрим, чем нас облагодетельствовали, Джордж?

Четвероногий друг пожал плечами:

— Можно и посмотреть. Похоже, у меня не будет никаких трудностей.

Они разошлись по своим помещениям.

На что будет похоже жилье, приготовленное серематами для человека? — думал Уокер, опасливо проходя в дверь своей жилой зоны. На номер дешевого отеля? На французский замок? Откуда серематы, при всем их уме и технологическом совершенстве, почерпнули знания об условиях его жизни на Земле? Ему не пришлось долго ждать ответа на эти вопросы.

Палатка была в точности такой, какой он ее помнил. Таким же остался заливчик холодного озера Коули. Полянку окружал знакомый до тошноты лес, вдали виднелись заснеженные вершины гор, впереди был галечный пляж, а под ногами хрустел песок. Ошарашенный увиденным Уокер как вкопанный застыл у входа. Всего этого, конечно, следовало ожидать. Откуда могли серематы узнать о привычных условиях его жизни и потребностях его вида (с которым они никогда не сталкивались), если не из сведений, добытых во время осмотра корабля виленджи, из тех следов их деятельности, которые виленджи не успели или не потрудились уничтожить.

Из самых лучших побуждений и самых добрых намерений серематы — гостеприимные хозяева — приготовили для него точную копию тюремной камеры.

Уокеру хотелось выть от отчаяния. Если бы его здесь никто не слышал, он бы, без сомнения, завыл. Однако добрая (или снисходительная?) Челорадабх велела им обращаться к жилью, если возникнут какие-то трудности, а Уокер не был уверен, что скрытые сенсоры, следившие сейчас за каждым его движением и ловившие каждое слово, смогут расшифровать бессмысленный вопль отчаяния.

«Возьми себя в руки и успокойся», — сказал себе Уокер. Это не виленджийская тюрьма. Конечно, очень похоже, но точно такой же тюрьмой был для него кусочек реальной Сьерра-Невады. «Тебя поместили сюда, чтобы сделать счастливым, а не для того, чтобы засадить в карцер. Здесь ты не выставлен на продажу».

По крайней мере, ему хотелось так думать. Если бы намерения серематов были иными и они с самого начала лгали, то зачем, спрашивается, было возить их на пресс-конференцию из пузыря? Чем больше он думал о своих перспективах, тем легче казалась ему возможность выяснить истину.

— Комната, — вслух обратился он к своему жилью. После нескольких месяцев, проведенных в плену у виленджи, он не чувствовал ни малейшего неудобства, обращаясь к какому-то невидимому инопланетному прибору. Ясно, что эта передовая цивилизация оснащена еще и не такими чудесами. — Кто-нибудь, кроме тебя, видит или слышит меня сейчас, или каким-либо иным способом наблюдает за мной и моими действиями? Или моя частная жизнь надежно защищена?

— Ваша частная жизнь надежно защищена.

Либо комната умела говорить на обычном английском языке, либо имплантат, установленный виленджи, превосходно справился со своей задачей. Это, впрочем, мало занимало Уокера. Достаточно было того, что жилье понимало его, а он — жилье.

Можно принять этот ответ за правду, подумал он. Во всяком случае, у Уокера не было средств это проверить. Кроме того, если не можешь доверять собственному жилью, то чему тогда вообще можно доверять? Осматривая выделенное ему пространство и полагаясь на инструкции и объяснения голоса, он принялся экспериментировать.

Воду можно брать из озерного заливчика. Еду добыть будет, видимо, труднее. Но, как выяснилось, об этом он тоже мог не беспокоиться, хотя результат поверг его почти в отчаяние. В ответ на требование открылось круглое отверстие — этого следовало, конечно, ожидать — в земле. На небольшом плоском квадратном блюде лежали до тошноты знакомые три брикета и два кубика. Медленно покачав головой, он обошел блюдо, сел и откусил от одного из кубиков. Вкус остался таким же, каким был в плену у виленджи. Состав пищи серематы тоже позаимствовали у них. Уокер тяжело вздохнул.

Поев и попив, он ради эксперимента попросил чего-нибудь сладкого. Через час на таком же блюде появились два маленьких пищевых кубика. Один оказался соленым, но зато другой имел вкус южноафриканского меда. Такой мед однажды привез Уокеру друг из Кейптауна. Осмелев, Уокер попросил разных приправ. Через полчаса он получил брикет, имевший вкус жареного миндаля. На этот раз Уокер не смог сдержать улыбки. Речь, конечно, пока не шла о бифштексах и лобстерах, но, наверное, методом проб и ошибок этих инопланетян, выращивающих дома, можно будет со временем научить делать что-нибудь вроде курятины. Или изготавливать брикеты со вкусом цыпленка табака. Собственно, в плену он так привык к брикетам, что не стал бы возражать против их сохранения.

Челорадабх не солгала: способности жилья не ограничивались умением менять вид и состав пищи. Первым делом Уокер избавился от палатки. Вместо пронизывающего холода горной ночи Уокер получил в помещении стабильную комфортную температуру — двадцать три градуса. Бухточку он разделил на две части. Одну часть сделал теплой для купания, а вторую оставил холодной — для питья.

Правда, с требованием большой кровати вышла заминка. В результате через три дня он получил королевских размеров спальный мешок. Очевидно, для изготовления твердых предметов требовалось более квалифицированное и исчерпывающее описание или привлечение консультантов. Во всяком случае, прошло почти две недели, прежде чем Уокер получил нечто похожее на кровать с надувным матрацем. Став ее обладателем, Уокер первым делом улегся на мягкую поверхность подушек и проспал десять часов кряду. Проснувшись, он чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим — впервые с момента отъезда из Чикаго в Сьерра-Неваду — много месяцев тому назад.

Правда, новая кровать не принесла ему душевного успокоения.

Бывали дни, когда всех четверых хозяева оставляли в покое, позволяя им осматривать и изучать их новые жилища и экспериментировать с ними. В другие дни (только после вежливой просьбы, но никогда по приказу) их возили на дискуссии и пресс-конференции, представляли важным или просто любопытствующим персонам или устраивали экскурсии по Серематену — они всегда были поучительными и ошеломляющими.

Планета была прекрасна, но она не досталась передовому обществу как дар небес. Серематен стал образцом культурной цивилизации в результате упорного труда просвещенных обитателей, до неузнаваемости изменивших, украсивших свой мир, сохранив при этом его уникальные первозданные черты. В последующие недели и месяцы во время этих путешествий (в которых иногда принимала участие даже упрямая Скви) Уокер и его друзья знакомились с чудесами сложной технологии, новаторским искусством, встречались с гостями из других солнечных систем — далеких и близких. Друзья узнали, что галактическая цивилизация — это не монолитный союз развитых миров и разумных биологических видов, но скорее идея взаимного уважения и гражданской ответственности, что исключало необходимость твердого государственного управления.