Беспамятство перетекло в сон, а сон был тревожный и заставил Натали беззвучно всхлипывать. Будто бы там, в промороженном подземном хранилище на Сив, она сидит, ожидая, пока Рубен переговорит с Брюсом. Сидит на ящике, прислонившись спиной к шасси, и Назгул над головой — как грозовая туча. Во сне она видела Рубена машиной, и это обескуражило ее, потому что во время войны, когда Натали летала с ним каждый день, он был для нее и человеком, и мужчиной. Землей, чтобы на ней стоять, водой, чтобы утолить жажду, и самим воздухом, чтобы им дышать. А теперь щеки ее были мокры от горечи: ведь оказалось, что, просидев на диване эти двенадцать лет, она двигалась куда-то и пришла в то место, где всем этим он быть перестал.

Когда-то ей хватало одного голоса в темноте. Теперь ей нужны руки, чтобы обняли ее. Хоть кричи, как нужны. Горячие руки. Пять минут — и я снова буду сильной.

Я не одна. Чувство достаточное, чтобы от него проснуться. Натали лежала с закрытыми глазами, ощущая влагу на щеках, — приходила в себя и вспоминала, что было. То же чувство, что подсказало насчет чужого присутствия, позволило определить, что снаружи темно. Работает какое-то электронное устройство, слышно его жужжание. Сориентировавшись в темноте прикрытых век, Натали поняла, что лежит на боку, с коленями, подтянутыми к груди. Напрягла запястья — на них не было пут.

Тогда она позволила себе открыть глаза. Все, что произошло, она помнила так отчетливо, словно это случилось прямо сейчас, но только до определенного момента. Следовало быть осторожной.

Не темнота, скорее щадящий полумрак, в котором мониторы светились зеленым. Больничная регулируемая койка с никелированными поручнями, не слишком мягкая: когда-то она рожала на такой. Натали пошевелилась, и дежурная медсестра обернулась к ней.

— Ну, — спросила она неожиданно приятным контральто, — как мы себя чувствуем?

— Где я? — пробормотала Натали, пытаясь приподняться. В горле чувствовалась остаточная изжога, а в вене обнаружилась трубка капельницы. — Кто вы?

— У нас принято называть друг дружку сестрами, — охотно ответила та. — Но если по каким-то причинам для вас это невозможно, можете звать меня миз Ариадна. Вы в миссии Пантократора, сестра. Слышали о нас?

Натали кивнула. Гортань казалась выжженной, слова причиняли сильную боль. Пантократор был странной, закрытой для иммиграции планетой, открывшей свои представительства по всем обитаемым мирам. Они оказывали квалифицированную медицинскую помощь всем без исключения, никогда при этом не вмешиваясь в политику. Все это делалось из какого-то странного принципа, па который им не жаль было тратить деньги.

Миз Ариадна была в зеленом костюме, но без шапочки. В свете мониторов Натали разглядела ухоженные пышные волосы цвета глубокой ночи, и кожа сестры была цвета темной бронзы. Толстая переносица, полные губы. Как минимум восьмой номер бюста. Килограмм сто двадцать. Было невозможно предположить, что она выполняет чью-то злодейскую волю.

— Что со мной было, миз?

Красивая полная рука протянулась, взяв из штатива пробирку.

— Вы — жертва роскошной светской жизни, мадам. Похоже, это не ваш стиль.

— Как это?

— Обычно мы лечим заключенных, — сказала миз Ариадна. — Или тех, кто не может заплатить за дорогое лечение. Или кого не берутся лечить. Безнадежных. Нас не часто вызывают во дворцы к президентским гостям, потерявшим сознание в туалете. Впрочем, если судить по суете, поднятой вокруг вас армейскими, готова признать ваш случай выходящим из ряда вон. Возле вас неотлучно дежурили леди Дален и еще другая. Нам все равно, но кто-то шепнул мне на ухо, будто бы она жена замминистра.

— Меня... отравили?

— Пить надо меньше, — заявила сестра или кто она там. — Или по крайней мере следить за тем, что пьешь. Вы знаете, что такое рислинг с Медеи?

Натали покачала головой.

— Убийственная штука, которая должна быть под запретом, — безапелляционно заявила женщина. — Эта адская смесь содержит в себе некий микроорганизм, поселяющийся в вашем желудке. Вот он, — она взболтнула пробирку, — тут. Этот дружок со своим химизмом начинает взаимодействовать с вашими кислотами, а дальше — русская рулетка. Либо вы подавляете его и его активность со временем сходит на нет, либо процесс становится неуправляемым. Стрессы, неупорядоченность жизни, разбалансировка иммунной системы, алкоголь — все это факторы, играющие против вас. Господь, — она подняла вверх пухлый палец с перетяжками, — создал вас совершенными. Вредя своему здоровью, вы грешите против замысла.

— В какой стадии находится процесс?

— Мы его подавили. Но приготовьтесь к жестокой диете и постельному режиму.

— Но я не могу... Сколько времени я потеряла?

— И не сможете, если станете проявлять тут характер. Двое суток и потеряете еще две недели как минимум. Понадобится — свяжем.

— Миз Ариадна, у вас бывают дети? Я имею в виду: моего ребенка похитили, ему грозит опасность. Если ваш принцип лечения подразумевает, что я должна выбросить сына из головы, то я спущусь по простыне из окна туалета. Я не шучу.

Толстуха беспомощно оглянулась на белую дверь в глубине палаты: не то туалет, не то помещение для отдыха персонала.

— Насчет этого я не имею права решать. Поговорите с теми, кто вас тут пасет. Мое дело — ваше здоровье. Учтите только, что наши простыни не рвутся. И да, кстати, в туалете нет окна!

Натали глубоко вздохнула и приготовилась к разговору с людьми Люссака, которые, без сомнения, будут ей угрожать. Однако из-за белой двери вышла Мэри-Лиис. Еще один призрак из прошлого. И тоже весьма... кхм... материальный. Брюс сказал бы: ни обойти, ни перепрыгнуть.

— Очнулась — и сразу в крик? Ну привет, привет, — так буднично, словно не двенадцать лет их разделяло. — Полежи тут пока. Мужики занялись этим делом. Пусть хоть раз, ради разнообразия, твоего сына выручат ВКС и спецназ.

— Скажи мне честно, Мэри-Лиис, ты бы доверила такое дело мужикам? Я не сомневаюсь в их способности что-то-там взорвать, но... надо ж проследить! Я сойду с ума, если не буду знать, что они делают каждую минуту.

— Значит, твоя боевая задача нынче будет — не сойти с ума.

— Вы смотрите, — озабочено заметила миз Ариадна, — караульте ее. У меня ведь тоже и репутация, и статистика...

Время перелета Брюс использовал с толком: успокоился и притих. Этот прием называется «обмануть бдительность» и очень полезен в отношениях со взрослыми. Сколько можно рассчитывать на маму? Придется что-то придумывать самому, и хорошо бы, чтобы было где развернуться. Случай непременно представится, загвоздка в том только, чтобы его распознать.

Везли его три человека, все — сотрудники СБ по особым поручениям, в этом он не сомневался, и в чем-то это было даже хуже путешествия с пиратами на «Инсургенте». Те с ним хоть разговаривали. Шутили. Эти тоже везли его в закрытой комнате, но на вопросы не отвечали, в глаза не смотрели и вообще выглядели так, будто, оставаясь с той стороны двери, даже в карты меж собой не играли. Им все равно, у них инструкции. Элементарная логика подсказывала, что один из них его шлепнет: скорее всего, на обратном пути. Поверить в это оказалось трудно, поскольку Брюс привык чувствовать себя центром вселенной домашнего мирка, ядром атома, вокруг которого вращались на своих орбитах мать и дед с бабушкой, все — весьма замечательные люди. Их достоинства служили его самооценке. Да и МакДиармид невольно подтвердил его ценность, хотя бы и выраженную в кредитках Федерации. Активному ребенку чужда безысходность.