— Миссис Уорли!

Молчание.

— Миссис Уорли!

Голос его звучал хрипло. Она вышла, вытирая руки о передник.

— О боже, да вы же насквозь промокли! Вы похожи на пьяного. Немедленно переоденьтесь в сухое! О чем вы только думали, когда выходили на улицу в такую погоду!

— Миссис Уорли!

Что-то в его голосе заставило ее встревожиться.

— В чем дело, мистер Монк? У вас такой странный вид…

— Я… — Слова давались ему с трудом. — Я не смог найти у себя в комнате трость, миссис Уорли. Вы ее не видели?

— Нет, мистер Монк, не видела. Хотя в такую погоду вам следовало бы искать не трость, а зонтик.

— Так вам она не попадалась?

Она оглядела его с материнской заботой.

— Нет, не видела ее с той самой ночи, когда вы чуть не убились. Вы имеете в виду темно-красную с золотым ободком вроде цепи? Ту, что вы купили накануне? Ну да, вы взяли ее с собой. Красивая была трость, хотя зачем она вам понадобилась — ума не приложу. Наверное, вы ее потеряли, когда кеб перевернулся. Но то, что вы ее брали, — это точно, как сейчас помню. Ни дать ни взять, настоящий денди.

В ушах Монка стоял оглушительный и бессмысленный шум. Мысль блеснула во мраке подобно алмазному лучу света и поразила, как клинок. Он, Вильям Монк, был в квартире Грея в ночь убийства и оставил там свою трость. Это от взгляда его серых глаз бросило в дрожь Гримвейда, когда сыщик уходил оттуда около половины одиннадцатого. А вошел он, надо полагать, когда Гримвейд провожал Бартоломью Стаббса до двери Йитса.

Все подталкивало его к единственному выводу — чудовищному и невероятному. Одному богу известно, по какой причине, но это он, Вильям Монк, убил Джосселина Грея.

Монк сидел в кресле и смотрел на потолок своей комнаты. Дождь прекратился, было тепло и влажно, однако он чувствовал, как его пробирает озноб.

Почему? Бессмыслица, кошмарный сон. Однако у него имелись неопровержимые доказательства.

Той ночью Монк находился в квартире Грея. Что бы там ни произошло, он так торопился покинуть дом, что забыл свою трость в прихожей. На Даути-стрит он остановил кеб. Кучер не сумел сдержать лошадь, что стоило ему жизни, а Монку — памяти.

Но зачем было Монку убивать Грея? Что их связывало? Они ни разу не встречались в доме Лэттерли, о чем свидетельствовали слова Имогены. У них не было общих знакомых. Если бы Монк расследовал дело, где фигурировал Грей, это было бы известно Ранкорну и отражено в записях самого Монка.

Так почему же? За что он убил его? Никто, будучи в здравом уме, не ворвется в дом незнакомца, чтобы избить его до смерти. Разве что сумасшедший.

Может быть, Монк — сумасшедший? Может быть, он повредился рассудком еще до несчастного случая? Вдруг он лишился памяти не вследствие удара, а от ужаса перед преступлением своего неуправляемого двойника?

Он должен все обдумать. Он должен скрупулезно восстановить события, пока не сложится цельная картина, пока не станет ясно, что же произошло на самом деле. Монк был слишком рассудительным человеком, чтобы поверить в собственное безумие. И все же он раз за разом возвращался к этой страшной мысли.

Минуты складывались в часы, часы — в целую ночь. Сначала Монк ходил по комнате взад-вперед, пока не заболели ноги; потом упал на стул и долго сидел неподвижно, чувствуя, как холодеют руки. Ночной кошмар обернулся бессмысленной и неопровержимой реальностью. Монк напрягал память изо всех сил, но так и не мог вспомнить ничего связанного с Джосселином Греем. Он даже не мог представить себе его лица! При мысли о покойном Монк не чувствовал ни гнева, ни ненависти. Но он был там в ночь убийства, он проник в дом, когда Гримвейд провожал Бартоломью Стаббса до двери Йитса!

Он пробыл в квартире Грея около сорока пяти минут, Гримвейд видел, как Монк покидал дом, но принял его за Стаббса. Недаром привратнику показалось, что во второй раз комплекция посетителя несколько изменилась. Пронизывающий взгляд…

Монк вспомнил свои глаза, увиденные им в зеркале по возвращении из госпиталя. Гримвейд прав: пристальный взгляд темно-серых глаз Монка напоминал взгляд гипнотизера.

Итак, Монк вошел в квартиру Грея. Причем он не выслеживал Джосселина, он просто знал, где тот живет. Следовательно, они все-таки были знакомы. Но каким образом? Почему он возненавидел Грея до такой степени, что избил до смерти и продолжал наносить удары, хотя даже безумцу было очевидно, что тот уже мертв?!

Монку часто приходилось испытывать страх. Ребенком он видел, как море поглощает людей, корабли и даже береговую полосу. До сих пор в его ушах эхом раздавались завывание ветра и рокот волн.

Позже он боялся темных лондонских улиц, трущоб и голодной смерти. Однако он был слишком горд, чтобы чем-то выдать свой страх, и поэтому выжил.

Конечно, все это были пустяки по сравнению с непроницаемой темнотой, клубившейся теперь в его сознании и в его душе.

Монк успел открыть в себе множество неприятных качеств: грубость, непомерное честолюбие, бесцеремонную напористость. Но это он бы еще как-нибудь пережил. В сущности, он уже начал исправляться.

Но убийство Джосселина Грея!..

Чем упорнее Монк пытался найти в случившемся смысл, тем бессмысленнее оно ему казалось.

Даже предположение о собственном безумии ничего не проясняло. Монк ведь не набросился на первого встречного, он выбрал именно Грея, мало того — проник в его дом. А ведь даже сумасшедший должен был руководствоваться каким-то мотивом. Он обязан выяснить причину своего поступка — ради себя самого, причем как можно быстрее. Иначе его опередит Ранкорн.

Впрочем, скорее всего, первым тайну Монка раскроет Ивэн.

При этой мысли Монк похолодел. Хуже ничего нельзя было представить: где-то впереди его поджидал страшный момент, когда Ивэн поймет, что убийца, вселявший ужас в них обоих, — это сам Монк!

Надо попробовать заснуть. Часы на камине показывали тринадцать минут пятого. Завтра он начнет новое расследование. Чтобы сохранить рассудок, Монк обязан разобраться, почему он убил Джосселина Грея. И желательно — раньше, чем это сделает Ивэн.

Наутро, явившись в участок, Монк столкнулся нос к носу с Ивэном.

— Доброе утро, сэр, — бодро приветствовал его юноша.

Монк ответил, но слегка отвернувшись, словно опасался, что помощник по выражению лица догадается о его невеселых мыслях. Выходило, что лгать — удивительно трудно. А лгать ему теперь придется постоянно, изо дня в день.

— Я вот о чем думаю, сэр. — Кажется, Ивэн не заметил в его поведении ничего необычного. — Хорошо бы до того, как мы предъявим обвинение лорду Шелбурну, еще раз проверить всех знакомых Грея. Вполне возможно, что здесь замешана другая женщина. У Доулишей — дочь, у Фортескью — жена, у Чарльза Лэттерли — тоже.