«Вот истинная причина его желания прийти сюда, – подумала Джо. – Он и не думает возвращаться к ней и детям. Ему просто жалко себя и не хочется проводить праздник одному в своей маленькой тесной квартирке». Джо никогда не была там, но почему-то верила, что она тесная и темная. Она нахмурилась.

– Глупости, – с притворным оживлением сказала она. – Ты можешь поехать к своей матери! Она будет радоваться каждой минуте, проведенной с тобой. И станет за тобой с удовольствием ухаживать.

– Думаю, мне так и придется сделать... если не возникнет других вариантов, – с грустью произнес Джеф.

– Знаешь что... – вырвалось у нее против воли.

– Что? – Джеф смотрел на нее с надеждой.

– Почему бы тебе не приехать на следующий день после Святок и не забрать детей на довольно продолжительное время, – предложила она с улыбкой. – Ты можешь привезти их домой утром в Новый год.

Глаза Джефа потухли, когда он понял, что, несмотря на все усилия, его не собираются приглашать на Рождество.

– Хорошо, так и сделаю, – сказал он скучным голосом.

Через три минуты Джо с порога помахала Джефу, садившемуся в машину, и заперла на ночь дверь. Она потушила в холле свет и пошла наверх. На губах ее блуждала улыбка. Джо не могла сдержать ее, несмотря на жалость к Джефу. Ей было так приятно взять хотя бы разок верх над Джефом и видеть, как он извивается перед ней ужом, а не наоборот!

А кроме того, он заберет детей, и у нее появятся самые настоящие рождественские каникулы до самого Нового года.

В рождественское утро дом напоминал детский летний лагерь. Повсюду валялись сумки и носились люди с ворохами одежды в руках.

Мать и отец пытались устроиться в комнате для гостей, полностью заставленной старыми детскими игрушками и мебелью, «которая может пригодиться в один прекрасный день», а также картонными коробками со старыми фотографиями. Не говоря уже о пластмассовых футлярах с видеокассетами, на которых был снят маленький Томас. Джо и Джеф тогда увлекались видеосъемками. Увлечение быстро прошло, и бедная Софи не попала в семейные хроники. Тим расставлял посуду в столовой, старательно делая вид, что трудится, когда туда кто-нибудь заглядывал.

– Не знаю, почему ты отказалась от нашей старой кровати, я ведь тебе предлагала ее забрать? – спросила Пэм у дочери, когда они заглянули к Тиму посмотреть, как он накрыл праздничный стол. – Она бы очень подошла в комнату для гостей.

– Господи, мама, да потому, что она старая, продавленная и вся провоняла твоим Злюкой. Ее давно пора было сжечь. Как вы на ней спали, не представляю! – воскликнула Джо.

Родители приехали накануне поздно вечером, но мать уже довела ее до белого каления. Джо изо всех сил сдерживалась, пытаясь избежать скандала.

– Не смей говорить такого о моей бедной старой собаке, – возмутилась мать. – От него совсем не пахло псиной!

Любимцу матери как никакой из собак полностью подходила его кличка. Он был маленьким беспородным уродцем со злобным нравом.

– Он – настоящая реинкарнация Дракулы, – заявил как-то Тим, когда с трудом избежал острых зубов, пройдя слишком близко от собачьей миски.

К несчастью для обожавшей его хозяйки, он был страстным псом. Злюка ухитрился стать отцом уродцев-щенков, появившихся у соседской собаки вместо ожидаемых спаниелей. Соседи до сих пор не разговаривали с матерью. Три года назад пес, наконец, умер, но Пэм до сих пор горевала по нему. Он был единственным в мире существом, которого она никогда не ругала и не критиковала.

– Мам? – позвал Томас, просовывая голову в дверь, и исчез.

– Да? – ответила Джо, выходя за ним в холл больше для того, чтобы избавиться от общества матери, чем узнать, для чего ее позвал сын. Она прекрасно знала, о чем он хочет спросить утром в Рождество.

– Можно мы откроем свои рождественские чулки? – попросил Томас, уже готовый взлететь по лестнице наверх. С перил свешивалась лохматая головка Софи с горящими от нетерпения глазами. – Уже восемь часов утра!

– Да, конечно, мои милые, – улыбнулась детям Джо. – Принесите их в гостиную.

Когда они с Тимом были детьми, мать всегда заранее составляла расписание этого праздничного дня, как будто планировала важную военную операцию. Кухня становилась в этот день ее штабом, где она становилась настоящим главнокомандующим. А остальные члены семьи превращались в рядовых, по часам беспрекословно выполнявших ее приказы. Завтракали ровно в девять. Рождественские чулки открывали ровно в десять часов утра. Два тощих чулочка, в которых лежало по одному «полезному» подарку и обязательная открытка с церковным нравоучением. Мать всегда говорила, что не собирается лезть из кожи вон ради Рождества, потому что это обычный праздник, как и все остальные. И ее не интересовало, что они были детьми и мечтали о чем-то чудесном в этот день. Затем следовал рождественский ленч ровно в два часа, речь королевы в три, а ровно в три тридцать можно было открыть главные подарки. Пэм не была такой уж пунктуальной в остальные дни, но, возможно, только потому, что просто упускала это из виду. И каждое Рождество подарки сиротливо лежали под елкой, как шампанское в холодильнике, пока главнокомандующий не давал соответствующего приказа.

Джо много раз клялась себе в детстве, что, когда у нее появятся дети, она никогда не станет их так мучить ожиданием и разными расписаниями в этот день. Поэтому Рождество в доме Майлзов всегда было днем, когда все обычные порядки в доме выбрасывались за дверь. Дети делали, что хотели, и веселились от души.

Раскрасневшиеся от волнения Томас и Софи уже бежали по лестнице, прижимая к себе чулки, больше похожие на ноги слона.

– Я именно такими представлял себе ноги с варикозными венами, – сказал Тим, тыкая пальцем в туго набитый чулок Томаса.

– Ура! Санта-Клаус та-а-а-ко-о-й щедрый! – вопил Томас, прыгая от возбуждения.

Десятилетний сорванец прекрасно знал, что никакого Санта-Клауса не существует, но Джо пригрозила убить его, если он расскажет об этом наивной Софи.

– Я просто не представляю, как он все это унес? Ведь он приходит ко всем детям, – сказала сияющая Софи, усаживаясь на ковер перед камином. – Мама, представляешь? Он выпил бокал шерри, который мы ему поставили!

Тим быстро подмигнул Джо и облизнулся. Лицо его еще оставалось примятым от сна, а волосы стояли торчком. Он кое-как поднялся сегодня с постели, когда его в семь тридцать утра разбудила Джо. Это, наверное, был единственный день в году, когда он встал раньше девяти часов.

Родители сидели на диване рядышком, но казались странно разобщенными, как будто между ними стояла невидимая остальным Берлинская стена. Отец напоминал постаревшего американского актера Кэри Гранта в новой отглаженной пижаме и кожаных шлепанцах. Пэм же, как всегда, уже успела полностью одеться. На ней был кашемировый свитер с высоким воротником и твидовая юбка. Джо задумалась: а видел ли когда-нибудь отец ее мать полностью обнаженной? Вряд ли, скорее всего, она занималась сексом в застегнутой до самого горла фланелевой рубашке с длинными рукавами.