— Ты к чему это говоришь? — насторожилась я.

— Да так, на всякий случай.

— Может, ты хочешь сказать, что это я убила Вадима?

— Я такого не говорил…

— Но ты на это намекнул.

— Тебе показалось.

— Не ври! Я не убивала Вадима. Он не сделал мне ничегоплохого!

— Маша, ну что на тебя нашло! Ведь я тебя ни в чем неподозреваю.

— Нет, подозреваешь! Просто не говоришь вслух.

— Ты хочешь сказать, что умеешь читать чужие мысли?

— Умею! Я вообще тебя насквозь вижу!

Толик достал из шкафчика махровое полотенце и поманил меня ксебе.

— Машенька, тебе нельзя нервничать.

— Можно!

— Нельзя.

— Не надо делать из меня больную! Я совершенно здорова!

— Иди ко мне. Возьми полотенце. Никто не посмеетбросить в тебя камень. Ты не могла убить своего жениха.

Я вылезла из ванны и закуталась в полотенце.

— Ну, отошла? На вот тебе халат. Скоро приедет отец с ребятами,так что тебе лучше одеться.

Случайно опустив глаза, я увидела, что Толик находится вполной боевой готовности. Мощный член до отказа натянул плотную материю брюк.

Не желая испытывать его терпение, я моментально накинулахалат.

— Маша, а ты красивая, — краснея, сказалТолик. — Даже не верится, что тебя по кусочкам восстановили.

— Тебя это не касается.

— Ты на меня обиделась?

— Толик, я давно разучилась обижаться…

Громкий стук в дверь оборвал меня на полуслове. Я выскочилаиз ванной и нос к носу столкнулась с отцом. За его спиной маячили охранники,целая толпа.

— Машенька, успокойся, все позади. Мама тоже хотелаприехать. Но я оставил ее дома.

Взмахом руки отец приказал своим молодчикам немедленноудалиться за дверь. Следом за ними вышел и Толик. Я села с отцом на диван иприжалась к его плечу.

— Папа, я не видела, кто убил Вадима. В него стрелялииз-за деревьев…

— Ничего, доченька, главное, что ты осталась жива. Мамакак чувствовала, когда не хотела отпускать тебя в эту гребаную Москву. Она непережила бы твоей смерти.

— Папа, я нашла человека, который посадил меня на иглу,а затем отправил в Грецию с наркотиками.

— Кто он? — сузив глаза, выдохнул отец. — Яубью этого подонка!

— Его убил Вадим, папа. Он спас мне жизнь.

Опустив кое-какие подробности из своего прошлого, ярассказала отцу о встрече с Заком и о том, чем она закончилась. Отец слушалменя очень внимательно, не перебивая и не спрашивая ни о чем.

— Вадим отнес труп в воду, а потом кто-то стрельнул емув затылок…

— Но кто?!

— Папа, я не знаю. Даже предположить не могу.

— Вадим парень рисковый. Может, насолил кому здесь, вМоскве. Ладно, дочка, главное, что с тобой ничего не произошло.

Курносый веснушчатый следователь, не москвич явно («хекал»он нещадно), в помятом кургузом пиджачке неопределенного цвета и грязноватойрубашке, застегнутой на все пуговицы (где только нашли такого олуха!),беседовавший со мной в присутствии Виталия Ивановича, задавал дежурные вопросы:«Фамилия, имя, отчество?» — Я ответила без запинки, выучила уже. «Годрождения?» — Тут я уже замялась, но папа ответил быстро: 1977-й. — «Вкаких отношениях вы состояли с убитым?» — «Он был моим женихом». — «Что выделали ночью на берегу реки?» — «Занимались любовью». Следователь покраснел какрак и, заморгав круглыми, навыкате глазами, перестал писать.

«Милейший, мы торопимся», — вежливо сказал папа.«Откуда был произведен выстрел?» — «Не знаю, из леса, кажется. Простите меня, яничего не помню. У меня.., у меня голова болит!» Папа достал из бумажника пачкудолларов и, не пересчитывая, положил ее на край стола: «Надеюсь, вам этогохватит?» Следователь молча кивнул и, суетливым движением спрятав деньги вкарман, вышел из номера.

После недолгих сборов мы сели в бронированный «мерседес» ипоехали домой, в Питер. Толик поехал с нами — отмывать залитую кровью машинуВадима он не захотел. Папа спрашивал его по дороге о чем-то, Толик отвечалкоротко, иногда — пространно, и я, убаюканная его речью, заснула.

«Леночка, дочка, проснись, пора, вставать», — позвал меняиздалека ласковый голос мамы. МОЕЙ мамы. «Сейчас, мамочка», — сквозь сонпробормотала я, приваливаясь к плечу Виталия Ивановича.

«А задница у тебя ничего, соблазнительная». — Это ужетот, из иномарки, что обесчестил меня в день маминых похорон. «Ленка, я,кажется, влюбилась!» — Танечка… «А ну сделай мне минет; сука!» — Клиентычертовы, хором. «Семьдесят процентов мне, тридцать — тебе. И без глупостей!» —Зак, конечно. «Русский девка, проститутка…» — Ненавижу, грек… «Машенька,солнышко…» — А это Вадик, Вадим… Макс, а ты что же молчишь?

Ты-то, надеюсь, жив? Я люблю тебя Макс, я не могу без тебя…

Застонав негромко, я открыла глаза.

— Машенька, тебе приснился дурной сон? — спросилотец.

— Да, папа, поскорей бы его забыть!

— Это нервы, Машенька. Это пройдет. Дома ты выпьешьуспокоительное и придешь в норму.

Я прижалась к отцу, как маленькая девочка, и, вздохнув,спросила:

— Папа, а почему снятся сны?

— Сны? Не знаю, Машенька. Подсознание, наверное,работает, когда ты отдыхаешь.

— А если мне снится прошлое?

— Это говорит о том, доченька, что ты пытаешься еговспомнить.

— Я не пытаюсь его вспомнить. Я хочу его забыть, но уменя ничего не получается.

Дома заплаканная мама бросилась мне на шею и громкозаголосила. Она постарела за эти дни.

Несчастная женщина, готовая боготворить собственную дочь… Ноя-то не являюсь таковой. Я не Маша, я — Лена, я самозванка, хотя и стала ею непо своей воле.

Взяв маму за руку, я привела ее в свою комнату и усадила накровать.

— Мама, я должна тебе кое-что сказать. Я больше не могуобманывать ни себя, ни тебя, ни папу. Это очень тяжело — жить чужой жизнью,пойми меня…

— Машенька, ты слишком много пережила. Тебе нужноотдохнуть.

— Дело в том, мама… Дело в том, что я не Маша.