Матвей поднялся из-за стола и протянул Лике руку.

– Потанцуем?

«Жена» посмотрела на него недоверчиво.

– Серьезно, что ли? – спросила хмуро.

Он широко улыбнулся.

– А почему нет? Все уже случилось, ничего не изменить, нам теперь жить вместе остаток дней, давай привыкать друг к другу. Полина, Степа, вы как?

Те, конечно, только рады были потанцевать. Пришлось согласиться и Лике. Под одобрительные взгляды Сергея Николаевича они вчетвером покинули беседку и вышли на середину площадки для танцев. Увидев, что новобрачные решили присоединиться к танцам, музыканты заиграли медленнее. Степа и Полина тут же упали в объятия друг друга, руки Лики Матвею пришлось самому класть себе на плечи. Если уж ей так в тягость эта свадьба, что ж не ушла? Впрочем, глупый вопрос. Жуткая смерть от рук нави тягостнее любой свадьбы.

Он кружил ее в танце, приближаясь к краю освещенной зоны и стараясь делать это естественно, не вызывая подозрений. И вот уже они совсем рядом с темнотой. Протяни руку – и дотронешься до нее, макнешь пальцы в непроглядную черноту. Матвей снова быстро оглянулся. Никто не смотрит на них, все заняты своими делами. Взоры многих обращены на Полину и Степу, весело кружащихся в центре площадки, и никого – на них.

Матвей повернулся к Лике и быстро прошептал:

– Я ухожу. Ты со мной?

– Что? – не поняла та.

– Я ухожу отсюда. Нужно найти Мирру.

– Ты с ума сошел?

– С тобой или без тебя, но я ухожу. Решай.

Думала она не долго, и выбор был очевиден. Лика коротко кивнула. Матвей схватил ее за руку, и вдвоем они нырнули в спасительную темноту, надеясь, что никто этого не увидел. Как назло, музыканты закончили играть, над озером повисла тишина. Пришлось затаиться, чтобы нечаянным шорохом в темноте не обратить на себя внимание. Благо уже через несколько секунд грянула новая мелодия, быстрая, страстная, все на озере снова пришло в движение.

Бежать приходилось в полной темноте, ориентируясь только на собственное чутье. Несколько раз они падали, путаясь в высокой траве, но только когда озеро осталось далеко позади, когда появилась надежда, что маленькое пятно света никто не заметит, Матвей вытащил мобильный телефон и зажег тусклый фонарик.

Оказалось, они все-таки сбились с пути и вышли к деревне не совсем там, где он рассчитывал. Пришлось делать приличный круг, чтобы добраться до Степиного дома. Взять с собой некоторые вещи было необходимо, иначе соваться в лес равносильно самоубийству. Не то чтобы у них и так было много шансов добраться живыми до охотничьего домика, но сознательно уменьшать их Матвей не собирался. На озере пока не было слышно никакой суеты, возможно, их исчезновение еще не заметили.

– Ты думаешь, она жива? – задала Лика вопрос, на который Матвей сам себе боялся ответить.

Он бросил на нее быстрый взгляд и продолжил лихорадочно забрасывать в рюкзак необходимые вещи: немного еды, фонарь, запасные батарейки, мешочек с заговоренной солью, способной задержать на какое-то время навий.

– Не знаю. Но пока у нас есть теоретическая возможность ее спасти, надо действовать.

Лика кивнула, обхватив себя на плечи. Они вышли из дома обратно в темную ночь и оба замерли от ужаса. На озере что-то происходило. Больше не было слышно музыки, только громкие голоса и какая-то суета.

– Заметили, – прошептала Лика.

Заметили. Они слишком долго добирались до деревни, потеряли драгоценное время. Хорошо было бы к этому моменту уже затеряться в лесу, но придется пытаться убежать и так. Матвей не знал, что Сергей Николаевич наплетет деревенским, но искать их наверняка будут все.

– Бежим!

Матвей ухватил рыжую за руку, и в вдвоем они бросились к лесу.

Мирра

Навьи приближались вместе, но, образовав вокруг нее плотное кольцо, остановились, и вперед двинулась только одна. Должно быть, определили лидера, которому достанется угощение. Мирра смотрела на нее, как завороженная, разглядывала неясные очертания лица сквозь простыню, а когда навья подошла совсем близко, струсила, закрыла глаза. Лучше не видеть этого, не знать, в какой момент наступит конец.

Мертвячка тянула. Сердце колотилось как бешеное, и Мирра, если бы могла, заорала бы, поторопила бы тварь. Сколько можно мучить? Убей уже, убей, не растягивай пытку!

Что-то холодное коснулось ее щеки, Мирра дернулась, но глаза не открыла, зажмурилась крепче. Вот он, ее последний момент. Сердце зашлось в бешеной скачке, словно хотело настучаться вдоволь напоследок, а вот легкие, наоборот, сжались, не выпустили набранный воздух. Стало так больно, что она не смогла даже закричать.

– Мирослава… – пробился к ней голос. Не Матвея. Женский, незнакомый. – Девочка моя…

Сердце ударило еще раз и замерло. Мирра никогда не слышала этот голос, но сейчас внезапно узнала. И стало еще больнее, хотя казалось, больнее просто некуда. Но теперь это была не физическая боль. Теперь ей казалось, что ее мир разрывается на части, погребая ее под обломками. Последние несколько дней, а особенно – часов, мир шатался, раскачивался на ветру, но ей удавалось удерживать его. Просто не думать о том, что происходит. А сейчас он развалился как карточный домик, наконец обнажая все, от чего она так отчаянно бежала.

Та, которую она втайне ненавидела всю свою жизнь, которую стала ненавидеть еще сильнее несколько часов назад, стояла перед ней, сомнений не было. И почему-то сейчас, когда ее ледяные пальцы касаются щеки, ненависть куда-то исчезла. Захотелось броситься к ней, обнять и наконец разрыдаться.

По щекам покатились огромные горячие слезы, которых не было уже много лет. Вообще не было всю сознательную жизнь. Но не было никакой возможности удержать их.

– Мама?

Мирра медленно приоткрыла глаза. Навья стояла перед ней, все такая же, как была: замотанная в простыню, с едва угадывавшимися под ней чертами лица, но Мирра больше не боялась. Чувствовала, что она не желает ей зла. Что она здесь не за этим. Медленно подняла руку и аккуратно, боясь сделать что-то не так, увидеть что-то не то, отвернула простыню с лица.

Девушка была совсем молоденькой, младше Мирры. С тонкими чертами, бледной бескровной кожей, огромными бездонными глазами, смотрящими в одну точку, будто мертвые.

– Мама, – повторила Мирра, не решаясь до конца поверить в то, что видит перед собой. И хоть она никогда не видела даже фотографий, сейчас узнала ее. Они были похожи. Похожи так, как могут быть похожи только мать и дочь.

Навья повернула к ней голову, а глаза запоздали, и Мирра поняла, что она не видит ее. Чертово новолуние не позволяет ей увидеть дочь. Но она улыбнулась. И эта улыбка ласковой волной прокатилась по ее телу, уняла боль, заставила вновь забиться сердце, но уже не бешено – спокойно, тихо, почти умиротворенно. Только слезы потекли по лицу сильнее.