– Дай мне что-нибудь про октавы… Или что-нибудь из твоих записей. Чтобы понять…

– Понять что?

– Что происходит.

– Думаешь, у меня есть?

– Думаю, да.

Кира распечатала из ноутбука пачку страниц.

– Держи. Ручная кладь до пяти килограмм. Только понять в принципе ничего нельзя. Разве что ухватить, вот это. Но и это вместить удается лишь избранным.

– Ну, значит это как раз для меня. – Кирилл крепко прижал Киру к себе. – Я скоро вернусь, мы будем жить счастливо и умрем в один день.

– Мы не умрем…

Отъезд Кирилла ввел Киру в некоторое замешательство. Она как будто вынырнула из таинственных и сказочных морских глубин на поверхность; здесь дул сильный пронизывающий ветер, поднимая верхний слой воды и колкими каплями бросая в лицо, заливая глаза холодной солью. И в то же время беспощадное солнце продолжало палить, сжигая на теле кожу. А главное – все это было настоящим. Пришло леденящее осознание того, что если это и игра, то играть придется до конца и всерьез. Известное и затертое до дыр и банальности выражение, что жизнь – игра, Кирой воспринималось не аллегорически, не абстрактно, а буквально. Она играла. Самозабвенно, но всегда зная, что игру можно остановить, а в крайнем случае, начать заново. В последнее время играть было чертовски интересно. А то, что иногда было больно, муторно, плохо, страшно, гибли и сходили с ума люди, – списывалось в счет игры. Игра именно и интересна тем, что непредсказуема, полна неожиданностей, побед, сменяющих поражения. Без поражений нет побед. Еще одна банальность. Но вот сейчас, когда она осталась одна, без Кирилла, до нее дошло, что играет ведь только она. Остальные не настроены, или настроены совсем по-другому. Кира до последней минуты не верила, что Кирилл улетит к Муслиму. Даже смерть Давида не произвела на нее такого впечатления, как решение Кирилла во что бы то ни стало повидать Муслима. Смерть вообще никогда не воспринималась Кирой всерьез, поскольку в ее восприятии она представлялась не концом, а началом, началом новой игры… И только когда она возвращалась из Шереметьево, поняла, что происходит что-то серьезное, то, что если не разрушает ее игру, то придает ей совсем иной смысл и цвет. Кирилл, который все же «упал в любовь», как говорят англичане, упал следом за ней, причем с большей высоты, – все бросил и, можно сказать, в разгар «медового месяца», который по ряду вполне определенных причин обещал растянуться на годы, улетел неизвестно куда, неизвестно к кому, а главное – неизвестно зачем. Ко всем манипуляциям, которые производил с ней Кирилл, она относилась снисходительно, подыгрывая ему, в глубине души абсолютно не сомневаясь, что они, то есть эти манипуляции, не являются необходимыми и особенно ничего не меняют, а представляют собой один из вариантов этой самой игры, как, впрочем, и все последние события. Теперь же Кира задумалась по-настоящему, чего уже давно не делала, заглянула в себя и растерялась. Она действительно изменилась, или даже нет, не изменилась, а стала совсем другой. В том смысле, что она из большой рыжей собачки превратилась, например, не в маленькую, беленькую с пушистым хвостиком, – а в тигра или в попугая… Хорошо бы в тигра… А если в попугая? Внутренняя перемена не была для нее откровением, она наблюдала за ним уже несколько дней и даже упрекала Кирилла, что он отъел от нее кусок. Сейчас, однако, она впервые взглянула на это не в рамках игры, а в свете вечности, и испытала удивление и испуг, – испуг, доходящий до ужаса. Болезнь, от которой она так мечтала избавиться, отступила, высветив лишь одну реальность из расцвеченной бесконечности, придав тем самым Кириной игре совсем другой смысл, вернее, лишив ее глобального смысла. Кира чуть не врезалась в остановившуюся впереди машину.

Добравший домой, она, выпив полбутылки дорогого коньяка, заснула без сновидений. Наутро, ощутив прилив новых сил, отправилась в спортклуб, стараясь отгонять мысли о Кирилле. К вечеру, правда, все силы кончились. Внутри было тихо – никто не рвался наружу, не показывался – но что-то явно было не так. Кира чувствовала, что излучает, причем не так, как раньше – изучает вибрации нового непонятного качества и переменной частоты. Голова кружилась, все тело ломило. Коньяк не помог.

Звонил Кирилл. Кира не стала ему ничего рассказывать, только попросила не задерживаться. Но Кирилл, по-видимому, и в самом деле уже чему-то научился и хорошо видел, несмотря на расстояния и скрытность Киры.

– Я знаю, что с тобой происходит. Потерпи немного. Я помогу. Ничего не делай. А главное – ни о чем не думай. Твои мысли ужасно вибрируют…

– Опять! – У Киры даже нашлись силы подскочить от возмущения. – Опять контролировать мысли? Нет уж. Дудки. Я не вижу реальностей. Ничего не вижу. Так что думать могу – о чем угодно.

– Если ты не видишь реальностей, это вовсе не значит, что их нет. От твоих вибраций сначала умрут все вокруг люди, потом я, а потом и ты сама. В общем, Земля превратится в пустыню, а потом тоже умрет…

– У тебя здоровое чувство юмора.

– Это потому, что я здоров. Пока. Так что не буянь, а слушайся.

Телефон надрывался. Кира потянулась, зевнула, села в кровати. Все прошло. Само или Кирилл постарался? Не важно. Она посмотрела на часы. Почти полдень.

– Кирочка, добрый день, это Артем, твой тренер. Кира сладко зевнула:

– Доброе утро.

– Я тебя, никак, разбудил?

– Именно как, – она опять зевнула.

– Ну извини, – протянул он растерянно.

– Ничего, ничего, все нормально.

– У тебя все в порядке?

– Да, а что?

– Ты вчера не пришла на тренировку и не позвонила. Думаю, может, чего случилось…

– Ой, извини. Закрутилась. У меня все хорошо.

– Сегодня придешь?

Кира пошевелила пальцами на ногах, потом напрягла пресс:

– Приду обязательно.

Через полчаса Кира бодро вышагивала по улице, направляясь в спортклуб. Мнения Кирилла о том, что Максим за ней охотится, а Артем работает на Максима, не существовало, когда Кира была бодра, весела и у нее ничего не болело, как, собственно, сейчас и было. Лишь в моменты бессилия и страха Кира допускала, что Кирилл не так уж и далек от истины. Сейчас момент был явно не тот. После двухдневного недомогания чувствовала она себя прекрасно, а когда ей было хорошо, проблемы сами собой исчезали или уходили на задний план, так, что совсем не беспокоили. До следующего приступа отчаяния и боли. Отсутствие боли для Киры означало отсутствие проблем.

Первым, кого она встретила, оказался Максим. Он вышел из машины и о чем-то договаривался со своим шофером.

– Привет, – Кира махнула ему рукой.

– Увидимся, – заулыбался в ответ Максим. – Я следом. Вот только дела решу…

Было в Максиме что-то притягательное. К нему тянуло. С ним хотелось общаться. Правда заглянуть в него не удавалось. Все попытки увидеть, что у него внутри, натыкались на холодную бетонную стену. В принципе, это ни о чем не говорило. Кира и раньше встречала людей, причем совершенно нейтрально к ней настроенных, заглянуть в которых не представлялось возможности. Причины были разные – от перенесенных ими болезней до смещения частоты вибраций – в общем, это вовсе не означало, что стена выстроена специально. С Артемом дело обстояло проще. Кира успешно, без труда в него погружалась и не видела в нем ничего подозрительно, хотя это тоже само по себе ни о чем не говорило, поскольку если им руководил Максим, он мог замести все следы.