— Вы видели хозяина? — спросил кто-то, стоявший совсем рядом, и Виктор вздрогнул от неожиданности.

Он обратился на звук голоса. Незнакомец был маленького роста и носил черное пальто, волосы у него были черные и свободно падали на лоб. Помимо внешности, во всей его манере держаться просматривалось что-то, отчетливо напоминающее ворона, или даже стервятника в ожидании добычи.

— Покинул-таки свою келью? — спросил человек-ворон, кивнув в сторону стола.

— Простите, но я никого не видел, — ответил Кирион. — Я и вас-то только заметил.

— Ступаю как мышь — поди меня заслышь. Видите эти ножки-крошки? — И мужчина указал на до блеска отполированную пару черных туфель.

Не думая, Кирион посмотрел вниз; затем, чувствуя себя обманутым, снова взглянул на улыбающегося незнакомца.

— Вы, сдается мне, заскучали, — сказал человек-ворон.

— Простите?..

— Это вы меня простите. Больше вас не потревожу.

Низенький мужчина затопал прочь — плащ парой крыльев схлопнулся у него за спиной. Дойдя до дальних полок, он углубился в изучение сваленных на них томов.

— Я вас здесь первый раз вижу, — вдруг сказал он громко, через весь зал.

— Я здесь раньше и не бывал, — ответил Кирион.

— А вот это читали? — спросил мужчина, сняв с полки книгу в черной обложке, без меток и названия.

— Не читал, — ответил Кирион, даже не взглянув на находку человека-ворона.

Показывая свое равнодушие и нежелание болтать, он надеялся избавиться от этого маленького чужака, подспудно внушавшего ему некое беспокойство.

— Вы, похоже, ищете какую-то диковину, — заключил мужчина, как ни в чем не бывало втиснув книгу на место. — И уж я-то вас понимаю. Знаю, каково это — хотеть то, чего нигде уж нет. Не приходилось ли вам слышать о книге, особенной такой книге, которая и не… словом, которая не есть книга о чем-то, а сама и есть это что-то?

Эти слова неприятного незнакомца вдруг заинтриговали Кириона.

— Звучит интересно, — начал было он, но мужчина-ворон вдруг громко каркнул:

— Вот он! Явился! Извините, покину вас.

Хозяином оказался гладковыбритый лысый джентльмен, двигавшийся с нетипичной для столь тучных людей грацией. Он пожал руку человеку-ворону, и вместе они пошли что-то обсуждать вполголоса. Их речь была слишком тихой, чтобы Виктор мог различить хоть слово, а потом хозяин, этот гробовщик книжного дела, и вовсе повел гостя прочь, в темноту по ту сторону стола. В дальнем конце черного коридора вдруг ярко очертился освещенный прямоугольник — это отворилась дверь, приняв в себя массивную тень о двух головах.

Оставшись наедине с собой среди никчемных нагромождений никчемных книг, Виктор почувствовал себя брошенным и никому не нужным. Ожидание вдруг стало оскорбительным, а желание пройти следом за лавочником и гостем — нестерпимым. Поддавшись ему, Виктор осторожно ступил на порог тайной комнаты и огляделся.

Комната была тесна, и в ней стояло несколько стеллажей, образовывавших как бы комнату в комнате с четырьмя узкими и длинными проходами. С порога он прекрасно видел, как можно проникнуть в это убежище, однако изнутри доносился громкий шепот. Тихо ступая, он принялся обходить комнату по периметру, инспектируя взглядом изобилие странных книг.

Виктору сразу стало ясно — он попал в цель. Книги здесь были ключами к его долгому поиску, многообещающими и подстегивающими воображение. Что-то было написано на иностранных языках, ему незнакомых, что-то — языком шифрования, основанным на знаках привычных и знакомых. Попадались и такие тома, что содержали в себе плоды полностью искусственной криптографии; но в каждой из книг Виктор находил непрямое указание, некое значимое или косвенно намекающее отличие от ранее увиденного: непривычный шрифт, страницы и переплеты из неведомого материала, абстрактные диаграммы, не соотносимые ни с одним из привычных ритуалов или оккультных систем. Еще большее удивление и предвкушение вызывали некоторые иллюстрации — таинственные рисунки и гравюры, на которых были запечатлены существа и сюжеты, совершенно ему незнакомые и чуждые. Фолианты с названиями, вроде «Цинотоглис» или «Ноктуарий Тайна», содержали настолько причудливые схемы, настолько непохожие на все известные тексты и трактаты по эзотерике, что Виктор понял: он на верном пути.

Шепот стал громче, хотя слов по-прежнему было не разобрать. Виктор обошел угол огороженной стеллажами внутренней комнатки и с замиранием сердца обнаружил проход между книжными полками. Его привлекла на первый взгляд неприметная книжица в сероватом перелете, косо стоявшая в широкой щели между двумя увесистыми томами во внушительно выглядевших обложках. Книга стояла на самой верхней полке, и, чтобы достать ее, ему пришлось подняться на цыпочки. Пытаясь не выдать своего присутствия звуком, он все же наконец сумел поддеть книгу указательным и большим пальцами, крайне аккуратно выдвинуть ее с полки и расслабиться до своего обычного состояния. Хрупкие от времени страницы запорхали в его пальцах.

Перед его глазами разворачивалась хроника странных сновидений. Однако, вчитываясь, он погружался не в повествование о странных снах, а непосредственно в эти сны. Язык книги казался диким и неестественным, имя автора нигде не упоминалось. Казалось, текст в нем и не нуждается, говоря сам за себя и исключительно с собой: слова изливались подобно потоку теней, которые некому и нечему отбрасывать в мире людей. Несмотря на эзотерическую иносказательность, текст оказывался странным образом внятен — и в душе читающего описанный мир пускал глубокие корни, создавая внутреннее восприятие явления, которому буквы, оттиснутые на обложке книги, давали имя. Водя пальцем правой руки по выбоинам этих букв, Виктор Кирион не мог не почувствовать их физику. Интуиция сама восполнила созданные стариной пропуски: Вастариен. Могла ли эта книга быть своего рода призывом к миру в стадии зарождения? И был ли это вообще мир — или, скорее, иррациональная суть мира, лишенного всех естественных проявлений в результате безумного алхимического преобразования? Каждый прочитанный абзац являл его разуму образы и сюжеты столь необычайные, притягивающие и отталкивающие одновременно, что его собственное чувство нормального грозило сойти на нет в ходе чтения. Похоже, в том мире властвовала ничем не стесненная причудливость, а несовершенство превратилось в источник чудесного — перед его глазами проходили, один за другим, удивительные примеры нарушения правил физики и метафизики. Страницы книги дышали ужасом — но то был ужас, не омраченный чувством потери или тоски по прежним радостям или несбывшимся надеждам на спасение. Нет, то был ужас, говоривший об искуплении через вечное проклятие. И если считать Вастариен кошмаром — то был воистину кошмар, но преображенный в корне совершеннейшим отсутствием спасения от него: кошмар, ставший обыденным.

— Прошу прощения, не заметил, что вы пришли, — сказал хозяин магазина высоким тонким голосом. Он только что вышел из внутренней комнатки и застыл, скрестив руки на широкой груди. — Пожалуйста, ничего здесь не трогайте. И книгу тоже отдайте. — Он вытянул руку, но потом опустил ее, взглянув Виктору в глаза.