— Да уж, — подтвердил Федор, вспоминая убитого им на стене крестьянина с топором, — повезло…

Он до сих пор еще не мог переварить происходящее с ним в последние дни. Погибшие товарищи, еще вчера с ним беседовавшие, поедая горячую похлебку, уже ушли в царство мертвых. Сначала на его глазах погиб тессерарий, затем и Спурий Марций Прок освободил ему свое место. После нескольких боев гастаты не досчитались почти половины своего состава. Не все, правда. Манипулам, где командовали Гай Флавий Кросс и Луций Альтус Мусс, повезло чуть больше. Сильно досталось морпехам Гнея и кривоногого Пойдуса. Федор однажды поймал себя на мысли, что и Тит Курион Делий, которого он уже привык считать своим заклятым врагом, тоже, наверное, погиб. Но, к сожалению после взятия луканской крепости, обнаружил его среди живых. И не просто узрел, а узнал о том, что его тоже повысили до тессерария. Впрочем, это довольно легко объяснялось. Народу у Пойдуса полегло немало, кому-то надо было командовать. А Тит хоть и считался глупцом, но транслировать приказы старших командиров вполне мог. Да и дрался он лучше других. Чайка представлял, как он теперь раздувается от гордости. Наверняка, даже больше, чем Квинт.

Ну, а про подразделение, подвергшееся децимации, Федор вообще не хотел вспоминать. Не повезло ребятам. Причем до такой степени, что в ночном бою за пролом в стене погиб и сам Филон Секстий Требониус, центурион с корабля «Letifer». Видно, не смог пережить позора бравый вояка. И теперь, вплоть до особого распоряжения, манипулой, точнее, теми сорока шестью морпехами, что от нее остались, командовал молодой опцион.

После штурма случилось и еще одно событие, при одном воспоминании о котором руки у Федора начинали дрожать. Он провел первую в своей жизни хирургическую операцию. Раненых после той атаки случилось немного, но зато все тяжелые. Те, кого луканы столкнули со стены и или рассекли мечом, умерли быстро, не дождавшись врачебной помощи, поскольку лечить их было некому. Медицинской службы у морских пехотинцев не существовало по определению. Как, впрочем, и в обычном легионе.

Докторов, преимущественно из рабов-греков, держали только богатые легионеры. Имелся врач у Требониуса, у Гнея и остальных центурионов, даже у некоторых опционов. Иногда они разрешали им пользовать кого-нибудь из друзей за хорошие деньги. Но солдат еще никто не лечил. Те выживали, как умели. Федор, выросший в медицинской семье, читал в прошлой жизни книжки о великолепных римских госпиталях и гениях-врачах, исцелявших простых легионеров абсолютно бесплатно и не хуже, чем в двадцатом веке. Но все это происходило чуть позже. После того, как Республика превратилась в Империю. В далеком, по нынешним меркам, будущем.

И когда к его палатке притащили измазанного кровью морпеха с обломанной стрелой, засевшей глубоко в ляжке, он решил попытаться помочь парню, хотя и боялся. Не существовало еще ни нормальных инструментов, ни анестезии. К тому же Федор лишь читал о подобных операциях, но никогда и рядом не присутствовал. Стрела — не вывих. Ее просто так не обработаешь, вернее, не вырвешь, тем более, что уже пытались. И если бы этот морпех оказался из другой манипулы, то новоявленный опцион ему бы, скорее всего, отказал. Но, черт побери, они делили палубу одного корабля. А это уже многое значило для Федра Тертуллия Чайки.

Он приказал развести огонь и сам заточил кинжал до такой остроты, чтобы тот мог срезать ноготь. Не бог весть что, лезвие все равно толстое, но лучше ничего не найти. Подождал, пока сядет солнце. Заставил раненого выпить вина, раздобытого ему сослуживцами. Вымыл руки и, благословясь, взялся за нож, предварительно прокипяченный в специальном котле. Гней разрешил ему все это, но своего врача не дал.

Помогал свежеиспеченному опциону Квинт, проявивший недюжинный интерес, и вызвавшийся подержать пострадавшего друга легионер по имени Валерий Пувликола.

После того, как раненый захмелел, Федор дал ему в зубы кусок древка от пилума и, приказав хорошенько сжать зубами, быстро сделал надрез на бедре. Раздался хруст, легионер закатил глаза, но не произнес ни звука до тех пор, пока Чайка кромсал его бедро. Преодолев первый страх, сержант сделал несколько коротких надрезов и, сказав: «Терпи, браток», выдернул впившийся в кость наконечник луканской стрелы с загнутыми назад краями. Легионер чуть не перекусил деревяшку и потерял сознание от боли, а Федор промыл, как смог, рану вином и сшил края грубой, но металлической иглой и суровой ниткой, раздобытыми на походном складе, где таким инструментарием чинили порвавшиеся паруса. Шов получился ужасный, но ничего лучше он сделать не мог. Замотал искромсанное бедро чистыми тряпками и тщательно вымыл руки.

Легионера унесли. Все, что Федор, на следующий день приступивший к своим новым обязанностям опциона, о нем с тех пор узнал, сводилось к тому, что парень лежит в лагере и за три прошедших дня еще не умер. Даже громко ругается, вспоминая того луканского лучника. А Федора благодарит.

Через три дня случился новый поворот. Памплоний, торжественно вручавший ему перед строем солдат посреди Претория золотой венок, получил какое-то известие с почтовой либурной и отдал приказ половине флота немедленно отплыть. На следующее утро три квинкеремы — «Гнев Рима», «Сила Таррента» и «Хищник» — а также шесть триер и десяток либурн с принципами отплыли вдоль берега в северном направлении. Остальные корабли и легионеры остались охранять форпост на занятой территории. Ходили упорные слухи, что вот-вот должны появиться еще корабли с подкреплением для развития полного успеха.

К вечеру посланцы Памплония достигли небольшого городка, взятого в осаду и с моря, и с суши той частью кораблей «бывалых», которая отплыла от лагеря в неизвестном направлении несколько дней назад. Теперь стало ясно, чем они все это время занимались — утюжили ядрами баллист, кажется, единственный луканский порт. Он имел очень скромные размеры, и потому его прочные на вид каменные стены вызывали законное удивление. Чайка долго пытался выяснить, как называется этот городок. Гней пару раз буркнул что-то неразборчивое — кажется, Элея — и Федор его больше не спрашивал. Центуриону, похоже, было наплевать, как он называется, не он его штурмовал. В гавани окруженного порта Федор заметил несколько сожженных и притопленных кораблей, скорее торговых, чем военных. Видимо, так луканы защищали вход в гавань.

Со стороны суши морпехи выстроили вокруг блокированного города уже ставший привычным частокол, за ним, естественно, установили баллисты и онагры, регулярно беспокоившие защитников городка. За изгородью виднелся также стандартный лагерь, в котором легионеры могли спокойно отражать редкие вылазки луканов. Этот порт был покрупнее горной крепости, но римляне работали методично и уходить отсюда собирались не раньше, чем сотрут его с лица земли.

Федор решил, что они здесь остановятся, и будут теперь участвовать в осаде порта. Но ошибся. Они лишь заночевали. Памплоний провел совещание с офицерами, командовавшим осадой, а наутро, к удивлению стоявшего на палубе опциона, их флот проследовал дальше. Памплоний, видимо, остался доволен полученными накануне данными и приказал плыть дальше на север.

Новоявленный опцион несколько раз пытался выяснить, куда они теперь путь держат, но даже вездесущий Квинт, обычно осведомленный обо всех слухах, на этот раз ни о чем понятия не имел. А Гней в ответ на очередную попытку разузнать подробности маршрута движения, предпринятую Федором спустя пару дней после отплытия, ответил, что настоящий солдат не спрашивает, а воюет там, куда его пошлет Рим. Тем более такой герой, как Федр Тертуллий Чайка. Сержанту пришлось сдержанно принять похвалу и надолго заткнуться.