потому что это вызвало бы проблемы.

— Не говоря уже о том, что Наряду придется туго, если они снова доберутся до меня, чтобы закончить начатое.

Динара рассеянно погладила шрам на моем предплечье и продолжила:

— И я, живущая в Лас-Вегасе, выглядело бы так же плохо. Что бы мы ни говорили, люди будут считать меня частью Каморры и заподозрят перемирие между твоей семьей и моей, что приведет к тому же результату — войной между Братвой и Нарядом.

Наряд имел прочные связи с политической элитой Чикаго и Иллинойса. Даже если Каморра и Братва будут сражаться вместе, атакуя, это будет означать много нежелательного внимания. Это не то, чего мы хотели или в чем нуждались. Но я не хотел отдавать Динару из-за политики мафии.

— Я хочу, чтобы мы были вместе. Если мы оба этого захотим, ничто нас не остановит.

Динара прижалась лбом к моему.

— Давай поговорим об этом, когда все закончится.

Она все еще не могла произнести это. Последнее имя в нашем списке было самой большой проблемой Динары.

— Это будет нелегко. Может, ты не сможешь пройти через это. И это тоже нормально. Это не значит, что ты потерпела неудачу или что ты все еще скована прошлым.

— Я должна это сделать, — прошептала Динара. — Я должна убить ее.

Я поцеловал ее в висок. Что бы ни потребовалось, чтобы помочь Динаре, я сделаю это.

* * *

Прежде чем покончить с убийством матери, мне нужно было вернуться в Чикаго. Адамо не хотел отпускать меня, но в конце концов понял и принял мою потребность поговорить с отцом.

Я вошла в фойе нашего особняка. На мгновение я вдохнула знакомый запах. Я ненавидела жизнь в этой золотой клетке, и все же всегда скучала по ней. А возможно, просто соскучилась по России.

Папа ждал в своем кабинете. Даже у царя не могло быть более великолепного рабочего места. Когда я вошла, папа поднял голову.

Кровопролитие было его профессией. У меня не было никаких иллюзий относительно зверств, на которые он способен. Если ты хочешь стать кем-то в Братве, то не можешь позволить себе такую вещь, как совесть. Но я всегда была его маленькой девочкой, драгоценной куколкой, которую он хотел держать подальше от ужасов своей работы.

Теперь я показала свое истинное лицо. Я пытала и убивала. Я была Михайловой.

Он не встал с кресла, только откинулся на спинку, пристально глядя на меня.

— Ты работала с Каморрой, ради мести, которую я мог бы организовать для тебя. Почему ты просишь помощи у врага, а не у собственного отца?

Разочарование и гнев звучали в его глубоком голосе. Его глаза поразили меня всей силой разочарования. Я подошла к нему, стуча каблуками по паркету. Костюм русской дамы едва скрывал то, что на самом деле скрывалось под ним — сломанная, растерзанная убийца.

— Потому что ты никогда бы не позволил мне участвовать в убийствах. Моим единственным шансом отомстить это найти других союзников.

Папа ударил ладонью по столу и вскочил на ноги, возвышаясь надо мной.

— Потому что я не хотел, чтобы на твоих руках была кровь. Я хотел защитить тебя от зла этого мира. И чертовы Фальконе бросают тебя прямо в бездну ада.

Я встретила его яростный взгляд. Взрослые мужчины падали на колени перед этим человеком, но я никогда не боялась его. Возможно, я была дурой, думая, что я в безопасности от его жестокой стороны.

— Защищая меня сейчас, против моей воли, я могу добавить, что это не изменит прошлое. Я знаю, ты чувствуешь себя виноватым за то, что не смог защитить меня тогда.

Ярость умножилась, его глаза практически горели яростью, но за ней вспыхнуло чувство вины.

— У Фальконе никогда не было силы сбросить меня в пропасть, потому что я жила в аду уже много лет, с того самого момента, как первый ублюдок изнасиловал меня.

Папа схватил со стола одно из дорогих яиц Фаберже и швырнул его в ближайшую стену. Оно разлетелось с оглушительным грохотом, и каждый красивый кусочек упал на пол. Слово «изнасилование» одно из тех, которое мы до сих пор не использовали. Мы знали, что произошло, но каким-то образом упомянуть это грозило ухудшить ситуацию. Я взяла его за руку и подошла ближе.

— Ты не можешь спасти меня, папа. Никто не может. Мне нужно выкарабкаться из бездны, в которую меня бросила мама.

— Не произноси это слово.

— Убивать этих людей было приятно, так приятно. Их боль забрала часть моей собственной.

Папа обхватил мои щеки ладонями, ища в моих глазах маленькую дочь, которую он одевал в платья принцессы. Но та девочка была мертва, умерла многими мучительными смертями, чтобы возродиться как нечто мерзкое и мстительное.

— Если бы я мог исправить то, что с тобой сделали, я бы убил всех своих людей, только чтобы вернуть мою маленькую Катенька.

— Я знаю. Но она мертва, и теперь я позабочусь о том, чтобы все, кто ее убил, тоже были мертвы.

— Отец никогда не хочет, чтобы его дочь стала такой же, как он, если он такой человек, как я.

— Я рада, что в этом отношении я похожа на тебя. Рада, что смогла удержать нож, которым была убита. Рада, что я не принцесса, которой нужен принц, чтобы свести счеты.

— Но ведь тебе помог принц Фальконе, не так ли?

Я кивнула.

— Он помог мне выследить их. Но я их убила. Они все мертвы. Теперь осталась только мама.

— Это я должен убить ее, а не ты. Убийство женщины, убийство твоей матери оставят шрамы. Шрамы, которые, по-моему, не стоит наносить себе.

Я бесстрастно улыбнулась.

— Она худший монстр из всех. Из-за этой женщины я никогда не узнаю, что на самом деле означает слово «мама». Убив ее, я стану свободной.

Папа погладил меня по щеке.

— Надеюсь, что станешь. Я действительно надеюсь на это, но если я чему-то и научился за эти годы, так это тому, что месть редко освобождает нас. Это только приковывает нас к новым демонам. Иногда они присоединяются к старым. Я не могу потерять тебя, Динара.

Нахмурившись, я отстранилась.

— Ты думаешь, я сбегу с Адамо и присоединюсь к Каморре?

— Это не та потеря, о которой я беспокоюсь. — его пальцы обхватили мое предплечье.

— Я не пытаюсь убить себя. И я уже давно не режу себя.

Несмотря на то, что, после моей ошибки прошло много лет, папа не смог с этим справиться, и я чувствовала себя виноватой из-за