J. Hutchinson (2002), "Two explanations of the dawn chorus compared: How monotonically changing light levels favour a short break from singing," Animal Behaviour 64, 527–539.

226

Коммуникация у животных, вероятно, отличается от того, что мы называем коммуникацией у людей, поскольку у людей коммуникация подразумевает «некую ссылку», которая требует наличия модели психического, элемента механизма эмпатии в человеческом мозге. Когда говорящий человек использует слово «чаша» и указывает на этот объект, он хочет, чтобы его аудитория поняла его намерение соотнести слово «чаша» с этим предметом. В противоположность этому, когда верветка издает особый сигнал тревоги в присутствии тигра, это служит полезной системой раннего предупреждения, позволяющей другим обезьянам, которые слышат этот сигнал, понять, что делать, но это не свидетельствует о том, что особь, издающая сигнал, ссылается на что-либо. Пика и Митани (2006) предполагают, что шимпанзе могут указывать друг другу место, которое нужно почесать при груминге, как бы говоря «почесать здесь», и что это понимается как намеренная коммуникация и ссылка со стороны объекта груминга. Более простое объяснение состоит в том, что шимпанзе усваивают, что, если они указывают на то место, где они хотят, чтобы их почесали, их там и почешут, так что это можно объяснить научением с вознаграждением и это не значит, что они способны ссылаться на что-то. Если бы они могли ссылаться, мы бы увидели, что они делают это постоянно, а не только тогда, когда указывают на место, где их нужно почесать. См. S. Pika and J. Mitani (2006), "Referential gestural communication in wild chimpanzees (Pan troglodytes)," Current Biology 16 (6), R191–R192; D. L. Cheney and R. M. Seyfarth (1990), How monkeys see the world (Chicago: University of Chicago Press); и H. Grice (1989), Studies in the way of words (Cambridge, MA: Harvard University Press).

227

См. M. Hauser et al. (2002), "The faculty of language: What is it, who has it, and how did it evolve?," Science 298, 1569–1579. Обсуждение определения рекурсии см. "What is recursion?," Linguistics, linguistics.stack exchange.com/questions/3252/what-is-recursion; see also A. Vyshedskiy (2019), "Language evolution to revolution: The leap from rich-vocabulary non-recursive communication system to recursive language 70,000 years ago was associated with acquisition of a novel component of imagination, called prefrontal synthesis, enabled by a mutation that slowed down the prefrontal cortex maturation simultaneously in two or more children — the Romulus and Remus hypothesis," Research Ideas and Outcomes 5, e35846.

228

См. I. Cross (2001), "Music, mind, and evolution," Psychology of Music 29, 95–102. Примеры рекурсии в музыке могут включать куплет (А), за которым следует припев (Б) и снова возврат к куплету (А): АБА. Эта последовательность АБА может затем стать вложенной в более сложную структуру, такую как АА АБА АА. Другой пример рекурсии в музыке может быть в основной теме, где вы можете услышать последовательность нот (А), затем вторую последовательность (Б), а затем снова появляется первая (А), возможно с небольшими вариациями.

229

О взаимосвязи между языком и музыкой: нейропсихологи часто проводят исследования конкретных случаев, чтобы сделать выводы о том, независимы ли две функции мозга друг от друга. Показательны следующие примеры.

Александр Лурия, российский нейропсихолог, сообщал о случае пациента Шебалина, выдающегося музыканта, который после инсульта утратил способность говорить, но не свои музыкальные навыки. Несмотря на афазию, он продолжал сочинять. Это показывает, что музыка и язык представлены в мозге независимо.

У другого неврологического пациента Лурии, NS, случился инсульт, и он потерял способность понимать простые фразы, но тем не менее узнавал мелодии и мог напеть их. Это подтверждает независимость языка и музыки в мозге.

А есть музыкально одаренные люди со слабыми речевыми навыками, их часто называют аутичными савантами, что опять-таки демонстрирует независимость музыки и языка в мозгу. См. A. Luria et al. (1965), "Aphasia in a composer," Journal of Neurological Science 2, 288–292.

Нейропсихолог Изабель Перетц сообщает, что у ее пациента HJ случился инсульт, в результате чего у него развилась тяжелая амузия (неспособность узнавать музыку), несмотря на то что его речь была не затронута. Как и в предыдущем примере, это подтверждает независимость языка и музыки в мозге. См. I. Peretz and K. L. Hyde (2003), "What is specific to music processing? Insights from congenital amusia," Trends in Cognitive Sciences 7 (8), 362–367; и M. Mendez (2001), "Generalized auditory agnosia with spared music recognition in a left hander: Analysis of a case with a right temporal stroke," Cortex 37, 139–150.

Люди, которые утрачивают часть своих музыкальных способностей (амузия) в результате инсульта, обычно теряют восприятие высоты тона, но не ритма, что логично, учитывая универсальный характер систематизации у человека.

Митен обсуждает случай Моники, умной, образованной женщины, у которой была амузия: она реагировала на музыку, будто это шум, и никогда не умела петь или танцевать. Амузия Моники заключалась в первую очередь в восприятии высоты тона, а не в восприятии ритма, что вполне предсказуемо, исходя из универсальности систематизации у людей. Ряд других случаев врожденной амузии подтвержают независимость восприятия высоты тона и восприятия ритма.

См. Mithen, The singing Neanderthals; S. Wilson and J. Pressing (1999), "Neuropsychological assessment and modelling of musical deficits," Music Medicine 3, 47–74; I. Peretz et al. (2002), "Congenital amusia: A disorder of fine grained pitch perception," Neuron 33, 185–191; J. Ayotte et al. (2002), "Congenital amusia," Brain 125, 238–251; и M. Thaut et al. (2014), "Human brain basis of musical rhythm perception: Common and distinct neural substrates for meter, tempo, and pattern," Brain Sciences 4, 428–452.

230

Я должен кратко остановиться на утверждении лингвиста Стивена Пинкера о том, что музыка — это «чизкейк для слуха» (auditory cheesecake). См. Стивен Пинкер, «Язык как инстинкт» (S. Pinker (1994), The language instinct: How the mind creates language (New York: William Morrow)). Он имеет в виду то, что наша любовь к музыке — это просто побочный продукт чего-то более существенного, например слуха или разговорной речи, которые были адаптивными. Когда что-то является побочным продуктом эволюции, это называется экзаптацией, а не адаптацией. Таким образом, по словам Пинкера, наша любовь к жиру и сахару была адаптацией, а наша любовь к чизкейку — просто экзаптацией. Он утверждает: «Какой смысл тратить время и