– Аток не собирался освобождать ее. Посланник, которого я приказала убить, оказался его двоюродным братом.

– Ты за этим меня позвала? – спрашивает Каталина.

Я мотаю головой.

Каталина пристально смотрит на меня – и на дистанцию, которую я создала между нами.

– А где София? Почему она не с тобой?

– Ее больше нет, – еле слышно отвечаю я.

– Нужно сказать Мануэлю, – говорит Каталина. Ее голос дрожит.

– От него есть вести?

Она закрывает лицо руками и начинает плакать.

– Ничего.

– Каталина, – шепчу я.

Она безжизненно опускает руки.

– Я хочу рассказать тебе… Хочу спросить тебя… кое-что. Я не стала бы звать тебя сюда, если бы это не было так важно.

Слезы оставляют блестящие дорожки на щеках Каталины. Она глубоко вздыхает, чтобы взять себя в руки, и кивает.

Момент настал, но я не решаюсь начать. В горле пересохло.

– Это очень, очень важно. Мне нужно правильно подобрать слова, иначе мы можем оставить всякую надежду на мир…

– Мир?

Я рассказываю ей о принцессе Тамайе. О плане разрушить Эстрейю, о намерениях объединить лаксанцев и иллюстрийцев, чтобы создать новую, более сильную Инкасису. О жизнях, которые мы можем спасти, если Каталина откажется от прав на трон и забудет о государственном перевороте, который мы планировали всю нашу жизнь.

Слушая мой рассказ, Каталина постепенно бледнеет. Прислонившись к стене, она судорожно вцепляется в камни. Я понимаю, что лучше не говорить ей о друзьях, которые появились у меня во дворце. Ни слова о Руми и Суйяне. Главное – хладнокровно и непредвзято изложить все аргументы.

Но она все равно не выдерживает. Ее тело сотрясается от всхлипов. Я тянусь к ней, но Каталина с силой отталкивает меня.

– Ты хочешь, чтобы я забыла обо всем, что потеряла? – шепотом спрашивает она. – Забыла об ужасе, который пережили наши семьи? Все, кого я любила, оставили меня. Они промыли мозги даже тебе, и у меня больше нет никого.

– Каталина, перестань. Никто не промывал мне мозги – мне просто о многом рассказали. Ты хочешь еще одной войны?

Сжав кулаки, она досадливо смахивает слезы.

– Ненавижу их. Ненавижу их.

Она не слышит меня.

– Ты вообще хочешь быть королевой? – напираю я. – Подумай об этом. Ты готова взять на себя такую ответственность? От твоих решений будет зависеть целая страна. Представь, насколько высокой будет цена ошибки. Ты действительно хочешь управлять нами?

Она отступает и медленно пятится от меня, словно от хищника.

– Как ты вообще можешь такое спрашивать? Конечно, я хочу быть королевой!

Я качаю головой.

– Не думаю. Мне кажется, ты делаешь все это ради семьи, которую потеряла. Но на самом деле тебе это не нужно. Серьезно. Ты не сможешь быть одновременно королевой и другом для всех и каждого.

– Ради Луны! Что ты несешь?

Я должна донести свою мысль, даже если причиню ей боль. Она должна понимать, каково это – управлять Инкасисой.

– Если ты станешь королевой, многие отвернутся от тебя. Придется принимать непростые решения, и ты не сможешь угодить всем. Каталина, ты слишком мягкая. Слишком добрая, милая и впечатлительная. Инкасисе нужен правитель с железной волей. Разве тебе нужна такая жизнь? Я люблю тебя, ты моя лучшая подруга. И я очень хорошо тебя знаю. Если ты откажешься от трона, ты будешь вольна быть самой собой. Понимаешь, о чем я?

Она вздрагивает от каждого слова и, съежившись, прижимается к стене.

– И ты думаешь, что эта Тамайя может стать лучшей королевой, чем я?

Я собираюсь с духом, чтобы произнести это слово. Слово, от которого будет больно нам обеим. Но она должна знать, что я чувствую. Я, ее друг, а не двойник.

– Да.

– Нет, – говорит она, выпрямляясь. – Нет. Ты не можешь так думать. Что они сделали с моим другом?

– Каталина, – решительно произношу я. – Никто не может указывать мне, что думать.

Содрогнувшись, она делает долгий вдох и наконец отвечает:

– Значит, я ошиблась в тебе. Ты предательница. Крыса. И я ни за что не сдамся. Если ты не со мной, – продолжает она дрожащим голосом, – значит, ты против меня. Я правильно понимаю?

Я меняю тактику.

– Ты всегда пыталась планировать восстание с минимальным количеством жертв. Это твой шанс спасти множество жизней. Воспользуйся им и отступи.

– Я не могу сдаться, – одними губами шепчет Каталина. – Смысл всей моей жизни – в завоевании трона. Что скажут люди, если я просто перестану бороться?

– Думаю, они предпочтут остаться в живых, – отвечаю я, разводя руками. – Так будет лучше для всех.

Она меняется в лице, и я понимаю, что потеряла ее.

– Ладно. Я сама возглавлю переворот, – говорит она. – Мне больше не нужен двойник. Я выйду из тени. Я – кондеса. Ты еще увидишь, насколько я сильна! Можешь больше в меня не верить, но я верю. Я еще тебе покажу. Всем вам покажу.

Она смахивает слезы и поднимает помятую шляпу, спокойно отирая грязь. Не удостоив меня даже взглядом, она переходит на другую сторону переулка. Плечи расправлены, словно она готовится к битве. С горечью гляжу ей вслед.

Луна, молю, пусть она простит меня.

На другом конце переулка меня ждет Ла Сьюдад. Я утираю слезы и сворачиваю к рынку. Выйдя на залитую солнцем площадь, я мгновенно замечаю Хуана Карлоса. Он сжимает в руке меч и напряженно вглядывается в толпу. Я решаю облегчить ему задачу: выхожу на видное место и делаю вид, будто присматриваюсь к бочке с вяленой рыбой в ближайшей лавке.

Хуан Карлос мгновенно оказывается рядом.

– Кондеса.

Я невинно смотрю на него и как ни в чем не бывало говорю:

– Думаю, я съела бы что-нибудь еще.

– Куда ты подевалась? – нахмурившись, спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

– Отошла. После стольких недель взаперти очень уж хочется полюбоваться видами.

– И я должен в это поверить?

Он берет меня за руку и тащит прочь от прилавков и площади к конюшням.

– Нет, – отвечаю я. – А может, я просто хотела проверить, смогу ли.

– Сможешь что? – спрашивает он.

Я в последний раз оглядываюсь на площадь, постепенно исчезающую из вида, и на людей, свободных от невидимых цепей.

– Сбежать.

В НОЧЬ, КОГДА ДОЛЖЕН прийти Эль Лобо, я выбираю платье с наименьшим количеством рюшей и, одевшись, аккуратно расправляю юбку. Пожевывая листья мяты, я навожу порядок в комнате, заправляю кровать и протираю пыль на комоде. Заплетаю волосы и подкрашиваю губы, как учила Каталина. Сама не знаю зачем.