— Конечно, пожалел бы. — И напряжение, и гнев у него уже прошли, и он не смог отказать себе в удовольствии пошутить. — Я был бы в смятении и даже в ужасе, если бы ты была мужчиной, а я бы обнимал тебя и чувствовал то, что чувствую сейчас.

Она все еще тяжело дышала.

— Ты мог бы умереть, — сказала она. — А я была так надежно связана, что не смогла бы и пальцем пошевелить, чтобы помочь тебе или сказать хотя бы слово в твою защиту. А теперь ты только и думаешь о том, чтобы заняться любовью, болван ты этакий!

— Где ты научилась так ругаться, Жуана? Должно быть, разок-другой побывала в грязных трущобах, а?

— Жаль, что не знаю больше, — заявила она. — Мой запас ругательств, к сожалению, маловат. Ты заслуживаешь большего. Ну, если ты не желаешь драться, то займемся любовью. Но я хочу грубого секса. И не смей спрашивать меня, не слишком ли мне жестко на земле. Я хочу сразиться с тобой ради удовольствия.

Кругом шла война, им надо было выполнять приказ. Надо было узнать, что за взрыв они слышали. Неподалеку находился отряд французских солдат, которые их разыскивали и намеревались поймать, чтобы их полковник мог сначала содрать с него мундир, потом спустить шкуру и, наконец, убить. А они были одержимы безумием страсти.

Не прошло и нескольких минут, как он, тяжело дыша и рыча, катался по земле, давая и получая удовольствие и боль в равных долях, занимаясь любовью со своим злейшим врагом. Занимаясь пятый раз за последние сутки и пытаясь убедить себя, что чувства здесь ни при чем, он всего лишь доставляет себе удовольствие.

Интересно, а как она думает?

— Ах, Роберт, — сказала она, лежа на земле, когда все закончилось, — ты делаешь свое дело невероятно хорошо. Я, наверное, вся в синяках — и снаружи, и внутри. Но чувствую себя великолепно.

— Даже гнев прошел? — спросил он.

— Он отыщет меня, — сказала она. — А тем временем ты будешь доставлять мне удовольствие. Я должна помыться. Ты разрешишь мне удалиться на пять минут?

— Я иду с тобой. — Он тоже был не прочь хотя бы искупаться, но, увы, времени было в обрез. Теперь, когда они пойдут по следам своих преследователей, могут возникнуть любые неожиданности.

— Но я собиралась снять одежду, — сказала она, лукаво улыбнувшись. — Я тебя не буду шокировать, Роберт?

Он презрительно фыркнул. Рассмеявшись, она помчалась к ручью. Словно олененок. Быстроногий красивый олененок, у которого нет никаких забот и который находится в полной гармонии с окружающей средой.

Но какая же она необычная женщина, думал он, следуя за ней. Необычная и великолепная. Она одинаково чувствует себя на своем месте и в роли изнеженной, изысканной маркизы дас Минас, и в роли необузданной и приземленной Жуаны Рибейру, как она любит себя называть. Жизни не хватит, чтобы познать ее до конца. А в. его распоряжении всего несколько дней. Ладно. Уж он постарается использовать оставшееся время на полную катушку.

Он нахмурился, уловив, какое направление принимают его мысли.

Вскоре после того как они вышли в путь, послышался грохот пушек. Алмейду, очевидно, подвергли артиллерийскому обстрелу. Когда от крепости их отделяла одна гора, они отчетливо услышали звуки перестрелки.

— Во время сражения стоит такой же грохот? — спросила Жуана, семеня рядом с Блейком. — Кто-то говорил мне, что самое страшное — когда попадаешь под ружейный обстрел.

— Особенно если винтовки нацелены прямо на тебя, а ты не можешь даже шаг в сторону сделать, чтобы не нарушить строй и не дать прорваться вражеской пехоте. Приходится стоять как скала.

— Но в строю с обеих сторон есть люди, которые обеспечивают тебе какую-то защиту. А ты ведь идешь перед строем, не так ли? Ты и твои стрелки? Так идти, должно быть, страшнее всего.

— Нет, — ответил он. — Мы по крайней мере заняты делом. Труднее стоять в бездействии и ждать, пока враг приблизится настолько, что стрельба прекратится и начнется настоящий смертельный бой.

— Какое безумие! — сказала она. — Война — сплошное безумие.

— Тем не менее она необходима. Бесполезно говорить, что мы должны, мол, любить друг друга и научиться жить в мире. Жизнь не такова.

— А иначе было бы скучно, не так ли? — сказала она. — И между нами нынче утром не возникла бы великолепная драка, которой я наслаждалась, хотя то, что ее спровоцировало, удовольствия мне не доставило. Я не выношу, когда меня связывают и затыкают рот кляпом. Случалось ли тебе ударить женщину?

— Нет, — ответил он. — Но не жди от меня извинений, Жуана.

Она фыркнула и снова отстала от него на несколько шагов. Нога у нее болела зверски, но она ни за что не позволила бы себе прихрамывать у него на виду.

Ни полковника Леру, ни его отряда не было видно, хотя они через гребень каждого холма переваливали с большой осторожностью. Французы, судя по всему, помчались прямиком в Алмейду и присоединились к войскам маршала Нея.

— Может быть, он решил, что ты находишься внутри крепости, Жуана, — сказал он. — Он, наверное, собирается спасать тебя.

— Если крепость не сдастся и ее возьмут штурмом, женщин, которые находятся там, сначала изнасилуют, а потом убьют.

— Возможно, Кокс сдаст крепость, — предположил Блейк. — Хотя сомневаюсь. У него репутация большого упрямца.

— И Марсель будет там вместе с остальными. Будет насиловать и отдавать приказания убивать. Ты должен был застрелить его утром, Роберт.

— И к чему бы привел мой поступок? Я бы просто предоставил собственное тело остальным в качестве мишени, чтобы попрактиковаться в стрельбе? — сказал он и подумав, добавил: — Он не тронет женщин, Жуана. Он офицер и обязан поддерживать дисциплину среди своих людей, а не показывать пример дикой жестокости. К тому же у него другая цель. Он разыскивает тебя.

— Да, — согласилась она, вздрогнув всем телом и радуясь тому, что он не заметил ее реакции.

Они осторожно приближались к гребню очередного холма. Грохот стрельбы стал почти оглушающим. Жуане было страшно, но она ни за что на свете не призналась бы в своей слабости. Капитан Блейк протянул не глядя руку и заставил ее лечь на землю. Лежа рядом, она смотрела на картину, открывающуюся с вершины холма. А внизу был кромешный ад.

Долина перед крепостью кишела синими мундирами французов, которые находились вне пределов досягаемости огня с крепостных стен — вернее, того, что от них осталось. Половина города была охвачена пожаром или превращена в дымящиеся руины. Обычный артобстрел таких разрушений причинить не мог. Но ведь что-то произошло. Что-то разбудило их утром, хотя они были так далеко, что ружейной стрельбы не было слышно.

— Черт возьми! — воскликнул вдруг Блейк. — Нас разбудил взрыв главного склада боеприпасов! Должно быть, военные хранили боеприпасы там, куда попал французский снаряд. Знатный фейерверк, наверное, получился!