Они карабкались на догорающий «джип» с маниакальной настойчивостью.

Я не заметил в их движениях ни единого намека на то, что эти существа могут испытывать боль, а также ничего похожего на конвульсии. Больше десятка тел набилось в салон; тут они лежали вповалку, придавленные тяжестью верхних, беззастенчиво их топтавших. Вскоре на них запылала одежда. Черные коконы, опутавшие головы, сгорали, разбрасывая фиолетовые искры. Это было почти красиво – как далекие вспышки бенгальских огней…

Муравейники не издавали ни звука. Они умирали – вероятно, на этот раз окончательно – с заштопанными ртами. Те, которые не поместились внутри автомобиля, взбирались на крышу и капот, цепляясь друг за друга. Они непрерывно двигались, похотливо виляя бедрами, будто на слишком тесной танцплощадке. И при этом пылали, как факелы.

Но танец обугливающихся тел продолжался противоестественно долго. Кожа темнела, наливалась вишнево-красным, становилась похожей на раскаленный металл, вспучивалась и лопалась; красный цвет постепенно сменялся коричневым, затем грязно-фиолетовым и, наконец, антрацитово-черным…

Запах жаркого и паленых волос вызывал тошноту. На поношенном Веркином лице не отражалось никаких эмоций, кроме фанатического интереса. Представление захватило ее полностью. О себе могу сказать, что на некоторое время я тоже забыл обо всем остальном и не заметил даже отсутствия босса. В отличие от меня, тот ни на секунду не терял бдительности и уже обшаривал соседние «сны»…

* * *

Фариа появился совершенно беззвучно. То была одна из его неотразимых штучек: старик не воспользовался дверью. Он умудрился также не поколебать воздуха. Я узнал о тихом вторжении, когда он уже сидел на крышке саркофага, с вежливым интересом глядя на учиненный бардак, словно был всего лишь сторонним наблюдателем. Его глазки сияли, как всегда, удивительно безгрешно. Очевидно, изобилие трупов и самосожжение муравейников он считал не более чем круговоротом веществ в природе.

Я решил проверить свою недоразвитую интуицию.

– Что с Мамой?

Он сложил большой и указательный пальцы в колечко и расставил три остальных. О-кей, значит. Ее труп, безусловно, найдут – как и четыре десятка других. С учетом криминальных биографий этих ребят, побоище вполне могло сойти за мафиозную разборку. Только вот как быть с трепанированными черепами? А с отрезанными ушами?

О черт, какая разница?! Завтра я уже буду далеко. Босс поведал мне об этом с полной определенностью во время одного из коротких сеансов телепатической связи. Громадное облегчение в моем положении – знать, что протянешь еще пару дней!

Представился случай воспользоваться «дипломатическим каналом». Собственно, теперь проблема состояла не в том, чтобы сбежать, а в том, чтобы вернуться.

В очередной раз я недооценил латиноса и боеготовность его шайки. Реакция «Маканды» последовала сверхъестественно быстро. Честное слово, лично я предпочел бы иметь дело с дивизией внутренних войск. Не сомневаюсь, что при возникновении любой другой, хотя бы частично предсказуемой угрозы Фариа придумал бы какой-нибудь фокус-покус, а тут даже Фариа выглядел слегка обалдевшим. Или забалдевшим, но об этом мне трудно судить.

Чертовщина началась, как только катафалк вырвался за пределы обнесенной забором территории на шоссе, которое еще вчера, по утверждению Верки, было в прекрасном состоянии. Сегодня же наши кости немилосердно потряхивало – так, что в ушах стоял нездешний звон. Верка давила на акселератор, и без того утопленный до предела. Чувствовалось, что ей не терпится убраться подальше от дотлевающих останков муравейников, однако впереди нас ожидало кое-что похуже.

Поток набегающего воздуха замораживал лицо, впивался в глотку, выкалывал глаза. Фары «джипа» рыскали, будто прожекторы ПВО во время вражеского налета. Мне казалось, что машина испуганно водит ими туда-сюда. Дурацкая иллюзия, и не вполне безобидная. К тому же я не узнавал окрестностей. Я отчетливо помнил, что по обе стороны шоссе рос сосновый лес, а сейчас фары выхватывали из темноты нагромождения булыжников, похожие на тысячелетние скопления козьего дерьма. Ни малейших признаков растительности. И ни одной встречной машины. Попутных и подавно.

Спустя несколько минут стало значительно теплее, и можно было бы перевести дух, но тут забарахлили нервишки. Я уже открыл рот, чтобы приказать Верке возвращаться, и когда оглянулся назад, увидел лишь струйки крови, сбегавшие по заднему стеклу. Высунул голову в окно – там, откуда мы ехали, вскрылась пурпурная рана заката, на фоне которой четко вырисовывались зубцы горной цепи. А ехать мы должны были с юга…

Впереди тоже не было ничего похожего на огни города с двухмиллионным населением. Дорога начала петлять. Верка крутила баранку, скрипя зубами от злости. Фариа медитировал, вцепившись в бронзовый гроб. Я не удивился бы, если бы старик постепенно растаял, оставив нам в качестве сувениров свои ногти и седые волосья. Что-то подсказывало мне: дела плохи как никогда.

Мимо промелькнул столб с указателями. Я мог бы поклясться, что надписи сделаны светоотражающей краской на немецком языке. Но больше всего меня поразили числа рядом с надписями. Таких расстояний вообще не было на нашем проклятущем шарике, разве что кто-то решил измерить их в миллиметрах. Десятки нулей сверкнули, как пустые глаза, как разинутые рты, как расколотые пополам значки бесконечности, и канули в породившую их космическую пустоту.

Верка смачно выматерилась и одной рукой достала из лифчика косяк. Нечленораздельно промычала – по-моему, просила прикурить. Я дал, хотя зажигалка тряслась так сильно, что пламя едва не подпалило густо намазанные ресницы нашей боевой подруги. Я ей почти завидовал – когда возникали проблемы, у нее всегда были наготове розовые очки. Хотел и сам затянуться, но босс внезапно возразил, и я предпочел нервное дрожание конечностей сильнейшей головной боли. Интересно, для каких целей он приберегал мою непорочность?

Этот вопрос интересовал меня ровно две секунды. Потом я увидел нечто невообразимое. Слева и справа от дороги торчали чьи-то гигантские ноги. В багровом закатном свете казалось, что все происходит в фотолаборатории. Задрав голову, я устремил взгляд на то место, откуда ноги растут.

Место было частично прикрыто шортами, из расстегнутой ширинки торчал умопомрачительный брандспойт для слива отработанной воды. Пухлые пальчики держали его, как сигарету. В шорты была заправлена майка с изображением Микки-Мауса, а еще выше плавало лицо, которое могло принадлежать восьмилетнему Максиму Голикову, каким я помнил его по фотографии из семейного альбома. И этот ребеночек ростом с Останкинскую телебашню вдохновенно целился в маленького четырехколесного жучка, ползущего в углублении почвы…

Когда «джип» попал под струю, имевшую около полутора метров в поперечнике, его едва не смыло с дороги. Нас спасло то, что смываться было некуда – автомобиль находился в узкой ложбине, которая напоминала трассу для бобслея. Как только волна схлынула, мы жадно задышали, будто спасенные утопленники, – и хорошо еще, что струя оказалась теплой. На запах уже никто не обращал внимания. Лично я решил считать душ лечебным.