- А как ты объяснила все это Варваре? - спросила я, на этотраз тоже шепотом, покосившись при этом на Лушину соседку, с нарочитымравнодушием вытиравшую пыль с вешалки.

- Как объяснила? - переспросила тетка неожиданно громко. -Как есть, так и объяснила, что ты поссорилась со своим хахалем Генкой, что он,мерзавец этакий, прямо проходу тебе не дает, устроил настоящую охоту, и такойон вредный и опасный тип, что ты вынуждена от него прятаться, и я тоже навсякий случай решила соблюдать меры предосторожности, а то мало ли что ему,хаму невоспитанному, в голову придет, а я ведь женщина уже не очень молодая, имне много не надо...

- А-а, - протянула я, - так ты всю правду, получается,выложила?

- А что нам скрывать? - громко и театрально воскликнулаЛуша, как актриса, воспитанная на системе Станиславского. - Варвара нам,считай, как родная, нам от нее скрывать нечего!

Во всем Лушином эффектном выступлении меня больше всегоудивило то, что она назвала себя "не очень молодой женщиной". Этобыло что-то новенькое в ее репертуаре.

На всякий случай оттеснив тетку в дальний конец коридора,подальше от Варвариных ушей, я уже настоящим шепотом вкратце поведала ей онаших последних приключениях и о том, что в результате армия противникапотерпела очень большой численный урон и вряд ли сможет в настоящий моменторганизовать за нами серьезное наблюдение.

- Так что - можно вернуться домой? - обрадовалась Луша.

- Думаю, да.

Луша сообщила Варваре, что Генка нахулиганил в ресторане ипопал на пятнадцать суток, так что ближайшие две недели мы можем житьсовершенно спокойно. Варвара выслушала сообщение, выпучив глаза, и проводиланас до Лушиной квартиры.

Луша занялась приготовлением легкого ужина из подручныхсредств, а мы с Лизой удалились в комнату и приступили к детальному обсуждениюнашего гениального плана.

Этот процесс был в самом разгаре, когда из моей сумочкираздались первые такты Сороковой симфонии Моцарта.

Я изумленно уставилась на свою сумку и только после третьегоповторения популярного музыкального фрагмента вспомнила, что там у меня лежитмобильник Глухаренко.

Я торопливо открыла сумку, достала телефон и поднесла его куху.

- Ты, кретин недоделанный, ты куда пропал? - раздался втрубке до боли знакомый голос веселой вдовы Риммы Петровны Караваевой.

- Ваш недоделанный кретин в данный момент лежит в подвале,связанный по рукам и ногам. Адреса не называю, пусть у вас будет на ближайшиесутки еще одно интересное занятие.

- Кто это? - удивилась Римма, и тут же ее понесло в обычнойинтеллигентной манере:

- Ах, это ты, сучка! Ну ты у меня доиграешься! Я тебядостану! Приготовлю из тебя карпаччо!

- Очень мило, - невозмутимо ответила я, - я тоже хорошоотношусь к традиционной итальянской кухне, но блюдо, приготовленное из вас, нерискнула бы попробовать - отравление гарантировано!

- Ах ты, сучка!

- Повторяетесь, Римма Петровна. Но вообще-то я хочу сделатьвам деловое предложение, раз уж вы мне любезно позвонили...

- Какое еще предложение? - Она просто клокотала от злости,но тем не менее замолчала и слушала меня.

- Вас по-прежнему интересует завещание покойного господинаКараваева?

- Допустим, - голос Риммы сделался подозрительным инастороженным, - а что?

- Так вот, оно у меня. И я предлагаю прекратить военныедействия и приступить к переговорам.

- К переговорам? - Римма выдержала паузу и спросила:

- А эта шлюха... Елизавета.., она с тобой?

- Нет, - хладнокровно ответила я, - завещание у меня, и я невижу причин с кем-то делиться. Каждый за себя, один бог за всех!

- Наконец я слышу разумные речи, - голос Риммы заметнопотеплел, - но дело в том, что мне, кроме завещания, нужна ее подпись. Онадолжна отказаться от наследства.

- Я в курсе. И пусть это вас не беспокоит. Это будет моейпроблемой. Я сумею ее уговорить.., или заставить. Вашей проблемой будут толькоденьги.

- Сколько? - насторожилась Римма Петровна.

- Триста тысяч, - немедленно ответила я.

- Рублей?

- Вы что - издеваетесь? - оскорбленным тоном проговорила я инемедленно отключилась.

Мы с Лизой довольно долго обдумывали, какую сумму запроситьс мадам Караваевой.

Это должна быть такая сумма, которую она сможет собрать достаточнобыстро, прежде чем до нее дойдет информация о закрытии благотворительногофонда. Вместе с тем это должна быть сумма, которая пробьет в ее финансовомположении изрядную брешь, сумма, которая лишит ее значительной доли богатства исвязанной с ним самоуверенности.

Лиза, которая, конечно, гораздо лучше представляла себематериальное положение Риммы Петровны, настояла на сумме в триста тысячдолларов, сказав, что эти деньги она сумеет найти, но пошатнется при этомосновательно.

Мне цифра показалась нереальной, просто фантастической, но,увидев насмешку в Лизином взгляде, я не стала настаивать.

И то, как резко я прервала разговор с Караваевой, тоже былопродуманным шагом. Пусть она подергается, понервничает, как схватившая приманкурыба, - тем вернее попадется на крючок.

Я нисколько не сомневалась, что безутешная вдовица сновапозвонит.

И действительно, не прошло и минуты, как снова раздалисьбравурные звуки моцартовской симфонии.

- Не бросайте трубку, - торопливо сказала Римма Петровна, -хорошо, я согласна. Пусть будет триста тысяч. Но мне нужно два дня, чтобысобрать такую сумму...

- Один день, - мгновенно отрезала я, помня о том, что оченьскоро информация о закрытии благотворительного фонда будет обнародована, - одиндень, и ни на минуту больше!

- Хорошо... - в голосе Караваевой слышалась привычнаянервная злость, но она не смела дать ей волю, старалась сдерживаться и говоритьсо мной вежливо, помня, что я в любую минуту снова могу отключиться. Значит,она крепко заглотила наживку!

- Хорошо, - повторила она, - мне придется занять эти деньги.

- Это ваши проблемы, - напомнила я, - моя проблема -завещание и подпись Елизаветы на отказе от наследства.

- Хорошо, - снова повторила Караваева, как заезженнаяпластинка, - тогда завтра вы приедете...

- Э, нет! - резко прервала я ее. - Вот уж место встречи явыберу сама! Ваши методы ведения дел мне слишком хорошо известны! С такойпираньей можно встречаться только на своих условиях!

Она промолчала - должно быть, сравнение с пираньей посчиталаза изысканный комплимент.