Она стала подниматься по лестнице.

Миссис Нейтс бросила ей вслед:

— Должна сказать вам, что хозяин носился здесь, словно разъяренный бык. Если что-то происходит между вами, то, возможно, я все же скажу ему…

Она просто хотела сплетен, только и всего. Алисия изобразила беззаботную улыбку:

— Я сама ему сообщу… чуть позже.

Приподняв юбки, она быстро поднималась по лестнице. Дойдя до второго этажа, пошла по коридору со знакомыми золотистыми обоями, с пейзажами в золоченых рамках. Она должна отдать приказание, чтобы ее вещи упаковали и отправили в Пембертон-Хаус. И мамины тоже.

Но не сейчас. Еще рано.

Войдя в комнату матери, Алисия закрыла за собой дверь. На кровати вышитое покрывало было сбито вниз, и видны были пуховые подушки. Желтые шторы не пропускали темноту снаружи. На маленьком письменном столике горела лампа.

Алисия устремилась в глубь комнаты, звук ее шагов поглощал толстый зеленый ковер с желтыми узорами. Стараясь подавить чувство стыда от того, что вторгается в интимную жизнь матери, она стала по очереди открывать ящики стола. Стопка почтовой бумаги. Несколько запасных гусиных перьев. Набор пуговиц в мелкой коробочке. А в нижнем ящике — рисунок с изображением сердец и цветов и старательно выведенной надписью: «Моей дорогой маме, с любовью, Алисия».

Невольно улыбнувшись, Алисия взяла в руки листок. Мама накопила множество различных бумаг. Алисия перебирала их, однако не могла найти то, что искала.

Переместившись к прикроватной тумбочке, она принялась изучать его содержимое. Вышитый носовой платок, огрызок свечи, молитвенник. Ничего существенного. Алисия перенесла лампу в гардеробную и принялась перебирать в шкафу многочисленные туалеты, которые Дрейк купил для мамы.

У нее снова больно сжалось сердце при мысли о его предательстве. Как мог человек, способный на щедрость и доброту, позволить, чтобы им управляли ненависть и желание мести? И как она все еще может стремиться к нему?

Тем не менее, она стремилась. Где-то в глубине души Алисии теплилась любовь к нему, и этот огонек трудно было загасить. Она знала, что Дрейк мог быть безжалостным, и в то же время она готова была пойти на жертву. Она не верит, что он способен ответить ей любовью, что его чувственная страсть способна перерасти в настоящую любовь.

Проклятый игрок! Ей давно следовало понять, что такому негодяю, как он, нельзя верить.

Смахивая злые слезы, Алисия отодвигала платье за платьем, стараясь не проглядеть какого-нибудь укромного уголка или закоулка. Она заглядывала в ящики, проверяла, не лежит ли что-нибудь сверху на шкафах, засовывала пальцы во все щели.

Наконец, удрученная и измученная бесплодными поисками, она опустилась на стул и попыталась проанализировать, где мама могла прятать то, что считала самым дорогим.

И тогда взгляд Алисии упал на бочонок бутафорских золотых монет, которые мама использовала, когда играла в пиратов.

Не питая слишком больших надежд, Алисия бросилась к нему и погрузила руку в кучу раскрашенных оловянных кружочков. Послышался металлический звон, несколько монет высыпалось на пол. Почти на самом дне бочонка ее пальцы нащупали небольшой сверток.

Алисия извлекла его. Это были письма — с десяток или чуть больше, перевязанные не совсем чистой розовой атласной лентой. Бумага писем пожелтела. Алисия знала, что мама берегла эти письма, она натыкалась на них раньше — они были спрятаны под незакрепленной половицей в спальне, когда они жили в Пембертон-Хаусе. Алисия тогда не стала их читать. Она полагала, что в них содержится какая-нибудь сентиментальная чепуха, которая не имеет никакого значения ни для кого, кроме мамы.

До сегодняшнего вечера.

Закрыв глаза, Алисия прижала письма к груди. Да простит ее Господь! Она не хотела читать письма, которые мама сохраняла все эти годы. Письма, которые так хотел найти лорд Хейлсток.

И если ее подозрения оправдаются, она даст в руки Дрейку инструмент для еще более сокрушительной мести…

В течение целого часа Дрейк был занят тем, что давал указания целой команде лакеев, а когда остался наедине с братом, то почувствовал непривычную для себя неловкость.

Слуги внесли красного дерева кровать с пологом на четырех столбиках. Несколько горничных принесли и застелили белье, развели огонь в камине, закрыли ставни из полированного дерева. Ковер свернули и убрали из комнаты, чтобы Джеймс мог свободно передвигаться на кресле-каталке по мраморному полу. В небольшой прихожей камердинер распаковывал чемоданы с одеждой Джеймса.

Глядя, как Джеймс едет к кровати, Дрейк задал себе вопрос, почему согласился на всю эту затею. Он никогда не допускал благородного братца в свой дом. Это был вид мести, какой Дрейк никогда не замышлял. Он вовсе не собирался умыкать наследника маркиза. Сейчас он не испытывал никакого триумфа, было лишь ощущение нереальности происходящего.

Он приобрел брата сегодня. И потерял жену.

Дрейк снова сделал глоток бренди. И хотя он выпил уже полграфина, это не притупило остроты потери. Скорее он стал сентиментальным.

Оставить Алисию в Пембертон-Хаусе. Он не мог этого допустить. И продолжал стоять, глядя, словно снедаемый любовью болван, на закрытую дверь в библиотеку. Он испытывал отчаянное желание увезти ее обратно в тот дом, где она обязана находиться. Конечно, она бы сопротивлялась, но он заключил бы ее в объятия и понес в карету. Она бы пиналась ногами и кричала — у нее так много чувства собственного достоинства.

Но именно наличие этого чувства его и остановило. Он не мог забыть холодного презрения в ее глазах.

Его жена презирала его. Даже больше, чем это было во время вынужденной для нее свадьбы. И он серьезно опасался, что теперь не сможет с помощью своих чар заманить ее в постель. Он не сможет больше обмениваться с ней остроумными язвительными уколами. Не увидит ее улыбки в цирке, не услышит произнесенных нежным шепотом слов любви.

Дрейк почувствовал, что его вдруг охватывает непривычная паника. Почему он теряет попусту время, когда ему нужно попытаться убедить ее? Он должен что-то делать! Он уже исчерпал запас оправданий и не представлял себе, что может еще сказать. Ломая голову над этим, он направился к двери.

— Задержись, — сказал Джеймс.

— Я собираюсь в игорный дом, — солгал Дрейк.

— Возьми сегодня паузу. И сядь, черт возьми. Я уже растянул себе шейную мышцу, глядя на тебя вверх.

Вероятно, он ждал, что Дрейк будет кланяться и пресмыкаться перед ним, словно прислуга.

На Джеймсе были белая рубашка и темные бриджи. Он с вызовом посмотрел на брата. Если бы Джеймс мог встать, они были бы одинакового роста. Мышцы на руках и на груди он развил благодаря физическим упражнениям. Дрейк видел, что лакей внес в комнату несколько гантелей разных размеров.

Дрейк почему-то подумал, что Джеймс томится одиночеством. Он никого не знал в этом доме, за исключением разве леди Элинор, которая могла его не узнать. Даже Алисия ушла.