Шилдс захохотал:

— Ну не может быть, чтобы вы такое всерьез думали! Алан Джонстон — вор! Я бы сказал, что во всем Фаунт-Рояле нет человека, который бы меньше годился на эту роль! Он же из богатой семьи!

— Я так и предполагал, поскольку он посещал колледж Всех Святых в Оксфорде, но, знаете ли, угадать нельзя.

— Я сам видел его золотые карманные часы с его инициалами. Он владеет золотым кольцом с рубином размером с ноготь! — Шилдс снова засмеялся довольно бессмысленным смехом. — Ничего себе вор! Нет, для Алана невозможно было бы сбежать по лестнице. Вы же видели, как он серьезно опирается на трость.

— Да, видел. Но теория, которую, насколько я понял, выдвигает мой клерк — и учтите, прошу вас, что он молод и его воображение не знает пределов, — состоит в том, что колено мистера Джонстона выглядит как деформированное, а на самом деле — по его теории — такое же нормальное, как у меня и у вас.

Шилдс заморгал, сделал затяжку, снова моргнул, потом лицо его расплылось в веселой усмешке.

— Теперь вы решили надеть шутовской колпак?

Вудворд пожал плечами:

— Мой клерк вполне серьезен. Именно поэтому мне пришлось предпринять это расследование.

Улыбка доктора исчезла.

— Это самое… опрометчивое суждение, которое я в жизни слышал! Увечье этого колена отлично видно сквозь чулок! Джонстон живет в Фаунт-Рояле три года! Зачем, ради всего святого, понадобилось бы ему это притворство?

— Понятия не имею. Еще раз прошу вас понять, что Мэтью — молодой человек с весьма острым умом, но иногда этому уму не хватает узды здравого смысла.

— Это уж точно! — Шилдс затянулся своим лекарством, и магистрат последовал его примеру. Ему стало лучше, боль в горле почти прошла, и дыхательные пути прочистились. Колыхание дыма завораживало, а свет, льющийся в комнату через окно, стал шелковисто-серым. — Но кое-что я вам могу рассказать про Алана, и это вам может быть интересно, — вдруг доверительно произнес Шилдс. — Точнее, про его жену. — Он слегка понизил голос. — Ее звали Маргарет. И с нею было… как бы это сказать… не все просто.

— В каком смысле?

— Красивая женщина, без сомнения. Но… не совсем все в порядке под черепом. Я сам не видел ее припадков, но слышал из надежных источников, что она превращалась в настоящую фурию, швырялась всем, что под руку попадет. Уинстон это видел однажды вечером в доме Бидвелла. Женщина пришла в ярость и грохнула об стену целое блюдо цыплят. И еще и другое бывало.

Шилдс оставил эти слова висеть в воздухе, затягиваясь конопляной палочкой — она уже догорела почти до его пальцев.

— Одну минутку. — Он встал, отошел к верстаку и вернулся, держа зонд с зажатым в зажиме окурком, как недавно был там зажат ватный шарик.

Доктор снова сел, и глаза его лукаво заблестели.

— Миссис Джонстон и муж той бедной женщины, что лежит в лазарете, — он кивком показал в направлении другой комнаты, — у них неоднократно бывали тайные свидания.

— Ноулз и жена Джонстона?

— Именно. И достаточно смело себя вели, насколько я помню. Многие знали, что происходит, в том числе жена Ноулза. В какой-то момент кто-то сказал Алану, но я думаю, это вряд ли его удивило. И вообще Маргарет презирала и ненавидела Фаунт-Роял, не делая из этого секрета, так что Алан отвез ее в Англию, к ее родителям. Она тоже из богатой семьи — отец ее ткацкий фабрикант, — но, боюсь, была слишком избалована. Через пару месяцев Алан вернулся, и дело это забылось.

— Супружеская измена — серьезное преступление, — сказал Вудворд. — Он не пожелал предъявлять обвинение?

— Честно говоря, я думаю, он был рад избавиться от этой женщины. Она была угрозой его репутации и явным нарушением декорума. Алан — человек спокойный, задумчивый, держащийся, как правило, сам по себе, хотя язык у него бывает острее бритвы.

— Наверное, он влюблен в работу учителя, раз вернулся так скоро в Фаунт-Роял.

— Это правда. Он взял на себя задачу учить не только детей, но и многих их отцов, которые читать не умеют. И, конечно, того жалованья, что платит ему Бидвелл, вряд ли хватило бы на иголку с ниткой, но, как я уже говорил, у нашего учителя есть свои деньги.

Вудворд кивнул, снова припав к своей конопляной палочке. Она уже почти догорела, и жар ее ощущался между пальцами. И не только — ему теперь было тепло во всем теле, он вспотел. Но это было хорошо. С потом выходят плохие жидкости. Веки магистрата отяжелели, и он вполне был бы сейчас готов лечь и прикорнуть пару часиков.

— А Уинстон? — спросил он.

— А что Уинстон?

— Я спрашиваю, что вы о нем знаете?

Шилдс усмехнулся, выпуская дым между зубами.

— Я на трибуне свидетеля, сэр?

— Нет, и я не хотел говорить, как в суде. Я просто хочу побольше узнать о местных людях.

— Понимаю, — ответил Шилдс, хотя по голосу было ясно, что он все-таки предполагает, будто продолжается заседание суда. — Эдуард Уинстон — верный мул. Вы знаете, что Уинстон был у Бидвелла правой рукой в Лондоне? Он превосходный администратор, организатор и финансист. И он тоже держится сам по себе. Однако это он предложил привезти сюда балаганщиков.

— Балаганщиков?

— Да, актеров. Бидвелл любит театр. Уже три года летом приезжает бродячая труппа ставить моралите. Несет, так сказать, в глушь культуру и цивилизацию. По крайней мере у жителей каждый год есть некоторое ожидаемое событие. Они приезжают в середине июля, так что жаль, что вы их не увидите. — Шилдс сделал последнюю затяжку и обнаружил, что докурил палочку до конца. — Впрочем, — заметил он, — не факт, что к середине июля Фаунт-Роял еще будет существовать.

— А Николас Пейн? Его вы хорошо знаете?

— Николас Пейн, — повторил доктор и слегка улыбнулся. — Да, я его хорошо знаю.

— Кажется, он человек многих умений. — Вудворд вспоминал термин, который употребил Пейн: «Чернофлажник». — Что вы знаете о его истории?

— Знаю, что она у него есть. История.

— Я бы назвал это замечание загадочным, — сказал Вудворд, когда Шилдс больше ничего не добавил.

— Николас — человек очень скрытный. И на все руки мастер, насколько мне известно. Кажется, несколько лет был моряком. Но он не любит обсуждать свое слишком давнее прошлое.

— Он женат? Семья у него есть?

— Он был женат, когда был моложе. Его жена погибла от болезни, которая вызывала у нее припадки, а потом смерть.

Вудворд поднес окурок ко рту для последней затяжки, но тут рука его застыла.

— Припадки? — спросил он и с трудом проглотил слюну пересохшим ртом. — Какого рода припадки?

— Полагаю, судороги, — пожал плечами. — Какой-то вид лихорадки, вероятнее всего. Или чума. Но это было давно, и я сомневаюсь, чтобы Пейн стал об этом говорить. На самом деле я просто знаю, что он не станет.