«Наш с вами», – сказал лорд. Мэри даже не заметила, когда они стали союзниками, а он пояснил:

– Вам стоит сказать брату, что вы выйдете за Людовика, но с условием, что если он умрет, то вы сами можете выбирать себе супруга во втором браке. Пусть Генрих пообещает, пусть поклянется, что примет ваши условия, и тогда вы станете покорной ему.

Мэри растерянно заморгала. Она ещё не жена Людовика, он ещё надеется сделать с ней дюжину маленьких Валуа, а они уже его похоронили! Ужасно. Но отчасти забавно. Неожиданно она получила надежду, и облегчение.

– Но согласится ли мой брат на такое условие?

– Конечно. Для него сейчас самое главное – союз с Францией. Последствия же... О, последствия мы обсудим потом.

Да, это был её шанс. Но как все просто.

– Я заставлю его дать мне эту клятву! – уверенно сказала Мэри.

– Прекрасно. А я поддержу вас в этом.

Она даже улыбнулась и благодарно пожала канцлеру руку.

– Я и не знала, в ком найду поддержку. Но вдруг испугалась.

– Но Чарльз... он ведь все равно не ровня мне.

И тогда Вулси выложил свой последний козырь. Он объяснил, как ей сейчас важно проявить покорность, чтобы с Брэндона сняли все обвинения, чтобы он вновь появился при дворе, а со временем...

– Саффолк! Герцог Саффолк! О, лучше и быть не может! И тогда мы с Чарльзом уедем туда и...

Она осеклась.

– Но стоит ли мне тогда спешить с согласием на брак, если Брэндон может стать герцогом?

– Для начала его надо спасти от плахи, – холодно напомнил канцлер.

Мэри опомнилась, сообразив, какой глупой кажется этому опытному человеку.

Итак, ей надо смириться. И поставить условия: согласие на первый брак, в надежде на свободу выбора во втором.

Она вдруг улыбнулась.

– Знаете, ваше преосвященство, а ведь в вас есть нечто общее с Чарльзом Брэндоном.

Она не пояснила, а просто сделала жест рукой, словно изображая нечто извилистое. Вулси улыбнулся:

– Уж не знаю, что это в ваших глазах – достоинство или недостаток. Но вы правы, нам обоим это присуще. А значит, нам следует поддерживать друг друга.

Он помог ей встать.

– Итак, мы идем к королю?

Она кивнула, хотя ей опять стало страшно. Он заметил это.

– Выше голову, Мэри Тюдор, принцесса Англии, будущая королева Франции. И добавил:

– Знаете, во Франции есть славная поговорка: «Recuier pour mieux sauter»[14].

Увидев её настороженный взгляд, Томас Вулси хитро подмигнул и даже прищелкнул пальцами. Совсем как Брэндон.

Август-сентябрь 1514 г.

Зал был залит светом восковых свечей: сияние настенных канделябров, высоких напольных канделябров, канделябров на ларях и поставцах отражалось от гладких мраморных плит пола, отсвечивало от покрытых лаком деревянных панелей на стенах, сверкало бликами на тяжелом золотом шитье портьер и на драгоценных украшениях блестящего придворного общества, заполнявшего парадный покой Ванстедского замка. Шла церемония расторжения официальной помолвки меж сестрой Генриха VIII Марией Тюдор и эрцгерцогом Карлом Габсбургом, с которым она формально была связана шесть лет.

Как и все придворные церемонии, расторжение было оформлено с помпой и блеском, как любил обустраивать любое значимое событие Генрих Тюдор. Сам король в сверкающем каменьями драгоценном одеянии и огромном плоском берете, восседал в кресле под балдахином и с улыбкой слушал речь сестры, приготовленную его верным канцлером Вулси и одобренную им самим. Мэри стояла на возвышении, в роскошном алом с золотом платье, тоненькая и хрупкая, с побледневшим и решительным лицом, огромными, отражавшими свет свечей, блестящими глазами.

Ее голос звучал громко и уверенно:

– До нас не раз доходили слухи, что эрцгерцог Карл и его ближайшие родственники относились с пренебрежением к заключенной с домом Тюдоров помолвке и имевшее место сватовство Карла к дочерям других знатных семей – подтверждение тому. Советники господина Карла возбуждали в нем ненависть, как ко мне, так и к моему августейшему брату – милостью Божьей королю Англии. Все это дает мне повод взять назад данное шесть лет назад милорду эрцгерцогу слово. К тому же я никогда не встречалась с моим бывшим женихом, не испытываю к нему никаких чувств и с огромным облегчением и радостью избавляюсь от обязанности быть связанной с ним.

Да, Мэри говорила, как должно, её упорство было сломлено, она стала покорной. Даже её желание носить не признаваемый ранее пятиугольный чепец, скрывающий её дивные золотые волосы, было признакам смирения. Но Генриха это даже умиляло. Он прослезился, глядя на Мэри.

«Какая же она красавица!» – с нежностью подумал он. Король вновь любил свою сестру. Она вновь стала его послушной девочкой, младшей сестрой великого короля. Но ни Генрих, ни Мэри, ни разу в моменты общения не упоминали, к каким мерам пришлось прибегнуть, дабы она подчинилась. Ни он, ни она ни слова не говорили обо все ещё томившемся в Тауэре Чарльзе Брэндоне. Это было дело Вулси, а он настаивал, чтобы маршал двора не был пока выпущен на свободу. Перед Мэри это выставилось как забота о его безопасности, чтобы не накликать на него вновь гнев короля, а Генриху дело было представлено в том свете, что лучше сэр Чарльз не будет попадаться на глаза принцессе, дабы не вводить её в искушение и держать в покорности. Что же до самого Вулси, то он не выпускал Брэндона, чтобы тот отчетливее почувствовал свою зависимость от воли всесильного канцлера. Одновременно Вулси подготавливал почву для его возвышения, объясняя в Совете, что Англии необходим новый герцог Саффолкский, ибо теперь, когда не удавалось более скрыть намерений английского короля насчет брака его сестры с Людовиком Валуа, австрийская семья пришла в гнев, и находившийся в их государстве Ричард ла Поль, еще активнее искал у них поддержки, дабы предъявить свои права на наследное герцогство Саффолкское и даже развязать войну. Однако Вулси пока держал в секрете кандидатуру того, кто может стать правителем в Восточной Англии. К тому же двор сейчас будоражило иное – предстоящее бракосочетание Марии Английской с Людовиком Валуа. Эта весть уже разнеслась по всему королевству и нынешнее расторжение помолвки с Карлом Габсбургом эрцгерцогом Австрийским и наследником Кастильского трона было лишь данью традиции.

Король покосился на сидевшую подле него Катерину. Она выглядела неважно, сильно исхудала, кожа имела нездоровый желтоватый оттенок; но голову в громоздком от нашитых каменьев пятиугольном чепце она держала с истинно королевским достоинством. А то, что она так выглядит – это ничего. Может, в этом повинна эта, так тяжело протекавшая беременность, или переживания самой Катерины насчет того, что брак Мэри с Людовиком окончательно испортит отношения Тюдоров с её родней. Но Генрих все равно испытывал к ней теплые чувства. Правда, теперь они были скорее сродни жалости, нежели любви. Сейчас он даже чуть пожал пальцы Катерины, лежавшие в его ладони и остался доволен, ощутив ответное пожатие. Что ни говори, Катерина была хорошей женой, всегда поддерживающей его, даже тогда, когда ей это было неприятно. Она не обмолвилась ни словом с испанским послом Карозой, который сегодня также был приглашен ко двору с неприятной миссией – быть свидетелем расторжения помолвки, дабы доложить о ней принцу Кастильскому. Сейчас Кароза стоял без головного убора, ссутулившись и поникнув. Это был момент его позора, позора его повелителей. А герцог Лонгвиль, нарядный, надушенный и улыбающийся, наоборот, словно символизировал торжество Франции, которую он представлял. Сейчас, когда в Ванстед было приглашено столько знатных особ, что он даже решился привести с собой Джейн. Ведь Генрих, довольный покладистостью сестры и, желая сделать ей приятное, позволил общаться с любимой фрейлиной. Он пошел и на большее. Чтобы с сестрой был человек, который может поддержать ее, он вызвал из Кента её прежнюю гувернантку, леди Мег Гилфорд, и был вознагражден радостной улыбкой сестры. Теперь леди Гилфорд стала статс-дамой будущей королевы; сейчас она тоже стояла в душном сияющем зале, немного позади первых лордов – Норфолка, Суррея, епископов Фокса и Фишера, даже поспешившего вернуться ко двору Бэкингема, приветливо принятого королем как представителя древней аристократии. О происшедшей ранее ссоре никто из них не упоминал. Бэкингем потому, что был доволен тем, что дерзкий выскочка Брэндон оказался в Тауэре. Генрих – оттого, что Бэкингем более не распускал язык и был как никогда почтителен. А Вулси даже намекал, что именно Бэкингем надеется получить титул Саффолка. И это забавляло Генриха. Он представлял, какой щелчок по носу получит надменный Эдвард Стаффорд, когда узнает, что именно его недруг является этой кандидатурой!