— Да так, — он пожал плечами. – Хочешь сказать, ты не знаешь, что у людей иногда бывает жар? Ты же вроде в Школе Врачевателей Угуланда когда-то учился, если я ничего не путаю.

— Так ты болеешь?

— Пока да. Но это несущественно, я живучий. Так что пройдет. Зато мой бред, отягощенный галлюцинациями, пошел тебе на пользу. По-моему, ты тут здорово влип.

— Где «тут»?

Я, похоже, просто потерял управление какой-то важной кнопкой, ответственной за включение способности соображать. И никак не мог еще нащупать.

— Вспоминай! – рявкнул Макс.

И вид у него при этом был такой, что лучше бы уж превратился в какой-нибудь сияющий кошмар, как сэр Джуффин Халли, приснившийся мне, когда...

Ох.

Этой зацепки оказалось достаточно. Одно воспоминание потянуло за собой все остальные. Сэр Джуффин, поездка в Тубур, пропавшая леди Кегги Клегги Мачимба Нагнаттуах, правнучка Эши Харабагуда и сам Эши Харабагуд, вернее его призрак. Долгий путь через горы, лютые весенние ливни, экстатические пляски Лесных Каменщиков, городок Вэс Уэс Мэс, мой учитель сновидений Еси Кудеси, оказавшийся Сонным Стражем, видевшим, как мы уперли шапку Датчуха Вахурмаха, но так и не помешавшим мне уйти в Вечный Сон. И вот я тут, где же еще. Разбудил Кегги Клегги, а сам умотал развлекаться, хотя должен был тоже проснуться. Просто обязан. Куче народу это твердо обещал; себе – в первую очередь.

— Если бы не ты, так и остался бы ветром, — сказал я Максу. – В полной уверенности, будто это лучшее, что могло со мной случиться — во сне или наяву, какая разница. То, что происходит со мной, происходит со мной, точка. Но все-таки...

Тут я понял, что говорю сам с собой. Макса больше не было рядом, и неуютного трактира, где мы сидели, не было тоже. И вообще ничего, даже зыбкой туманной кашицы, из которой так легко и приятно лепить пирожки с чудесными снами в подарок друзьям.

Зато я сам определенно был. Нумминорих Кута, нюхач из Ехо, Хеннин муж, отец Фило и Ниты, тайный сыщик, веселый ветер, который перестал дуть, но мог начать снова — в любой момент. Восхитительная возможность вернуть это сновидение оставалась при мне, и знали бы вы, как трудно было поверить, будто проснуться я действительно хочу больше, чем улететь – теперь уже навсегда.

Но я справился.

Просто поднял руку и помахал, подзывая лестницу из моих детских снов – ту самую, по которой можно удрать откуда угодно. Зачем еще что-то выдумывать? А когда ухватился за нижнюю ступеньку, решил: пусть, пока я лезу, небо будет зеленым, а внизу пусть плещет оранжевое море. Как будто я все еще немножко ветер. Как будто свежий морской ветер, набросившийся на мою лестницу, как на желанную новую игрушку, все еще немножко я. Как будто мы с ним – одно.

Я лез вверх, смеясь от горя и плача от счастья. Я знал, что так хорошо, как здесь, мне не будет нигде и никогда. Я знал, что мне везде будет хорошо – просто как-нибудь по-другому. Я знал, что весь мир теперь мой, а я – его. И так было всегда, мало ли что я не понимал.

— Эй! — крикнул я, повинуясь внезапной потребности поблагодарить главного виновника моих приключений. — Датчух Вахурмах, спасибо тебе за шапку! Это был отличный сон. Самый лучший в моей жизни. —

И, вспомнив обстоятельства, предшествующие моему погружению в Вечный Сон, добавил:

— Только я так и не понял, почему ты заступился за меня перед Сонным Стражем. Какой от меня здесь толк?

Никто не ответил, только ветер, раскачивавший мою лестницу, как качели, внезапно утих.

«Я надеялся, ты научишь меня развлекаться. Но ничего из этой затеи не вышло. Ветром я уже был, и не раз, а все остальное вообще не заслуживает внимания», — подумал я.

И только потом понял, что это не мои мысли, а ответ. Сказал:

— Ну извини, пожалуйста.

И полез дальше, досадуя, что оказался таким занудой. Даже засомневался было – а может, задержаться еще ненадолго в этом сне, сочинить что-нибудь по-настоящему интересное для его создателя? Но, хвала Магистрам, быстро сообразил, к чему это приведет.

Совсем примитивная ловушка. И ведь могла сработать!

Лез я, надо сказать, очень долго. Сперва полагал, это нормально, сон-то небось глубокий, как пропасть, и, похоже, не только в переносном смысле. Немудрено, что так долго приходится выбираться. Наконец обнаружил, что руки у меня уже не просто устали и болят, а практически не действуют, да и ноги чувствуют себя ненамного лучше. А ярко-оранжевое море, похоже, все так же близко, как было в самом начале, а небо по-прежнему далеко. Кажется, я просто застрял.

И знали бы вы, как я тогда на себя рассердился.

Вообще-то, я очень редко сержусь. И рад бы чаще, да не получается. Но если все-таки удается разозлиться, это, как ни странно, обычно идет мне на пользу. Особенно когда злость обращена на себя.

— Сам виноват, — сказал я вслух. Иногда с собой приходится говорить, как с посторонним человеком, чтобы лучше дошло. – Просто недостаточно сильно хочешь проснуться. Но и спать дальше – тоже не очень. Вот и болтайся теперь, как дурак, пока не решишь, куда тебе все-таки надо – вверх или вниз, дырку над тобой в небе!

Это проклятие, которое соседские мальчишки с наслаждением выкрикивали по любому поводу, с детства казалось мне очень смешным. А мама его никогда не употребляла и мне не велела, говорила, что с ругательствами, произошедшими от давно забытых старинных заклинаний, не стоит шутить. «Не ровен час, в них проснется былая сила, и что вы все тогда будете делать?» – строго спрашивала она. Мне в ту пору ужасно хотелось, чтобы мама оказалась права. Стоило вообразить, как над всеми, кого хоть когда-нибудь обругали, в небе одна за другой появляются дырки, а из дырок начинает литься космос, густой, как шоколад, и звезды валятся на головы, как клецки из супа, сразу хотелось ругаться, не умолкая, чтобы приблизить этот прекрасный момент.

И вот все сбылось. Правда, для одного меня.

В изумрудно-зеленом небе образовалась изрядных размеров дыра, и космос пролился на мою голову, только он оказался совсем не густой. Жидкий, холодный и почти безвкусный, как дождевая вода.

Это и была просто вода.

Еси Кудеси потом утверждал, будто ему пришлось вылить на меня добрую дюжину ведер воды. А ведь ее еще и натаскать сперва надо – немалый труд. «Какое счастье, что тебе хватило ума проснуться у меня во дворе, а не в той пещере, где заснул и шапку оставил, — повторял он. – Туда я и с пустыми руками с трудом заберусь».

Пока он тараторил, я лежал на спине, мокрый до нитки, наслаждался теплом солнечных лучей, звуками человеческой речи и даже острым камешком, коловшим мне бок, без него было бы непросто вот так сразу почувствовать себя совершенно живым. Но камешек здорово ускорил процесс воскрешения.

«Я — нюхач Нумминорих Кута из Ехо», — вспомнил я. И еще какое-то время добросовестно собирал подробности своей жизни. Был вполне удовлетворен результатом, но ликовать не спешил. Никаких доказательств, что я действительно проснулся, все равно не было. То есть были, конечно, просто они перестали казаться мне достаточно надежными. И я начал понимать, что теперь так будет всегда.