– Самое важное в твоей жизни – то, на ком ты женишься, – заявил отец. – Если собрать все остальные решения и сложить их вместе, они не будут и вполовину так важны, как это. Допустим, ты выбрал не ту работу. Если у тебя хорошая жена, это не проблема. Она всегда подбодрит, поможет изменить жизнь к лучшему. Понимаешь, о чем я?

– Да.

– Запомни это, хорошо?

– Ладно.

– Ты должен любить ее больше всего на свете. Но и она должна тебя любить. Тебе необходимо прежде всего думать о ее счастье, а ей – о твоем. Конечно, легко сказать – заботься о другом больше, чем о самом себе. Это трудно. Не смотри на нее как на сексуальный объект или как на друга, с которым можно просто поболтать. Представь, что тебе придется проводить с ней каждый день. Представь, что вы живете в одном доме, воспитываете детей, сидите в тесной комнатушке, а ребенок надрывается в кроватке. Улавливаешь мысль?

– Да. – Майрон улыбнулся и сложил руки на груди. – Так у вас было с мамой? Она стала для тебя всем?

– Верно, – кивнул отец. – В том числе занозой в заднице.

Майрон рассмеялся.

– Я открою тебе один секрет, если обещаешь не рассказывать матери.

– Какой?

Отец перегнулся через стол и заговорщицки зашептал:

– Когда твоя мать входит в комнату – даже теперь, после всех этих лет, если, скажем, она прямо сейчас пройдет мимо, – сердце у меня начинает биться быстрее. Понимаешь, о чем я говорю?

– Думаю, да. То же самое у меня бывает с Джесс.

– Тогда все ясно. – Отец развел руками.

– Думаешь, Джессика – та самая женщина?

– Это не я должен решать, а ты.

– По-твоему, я совершил ошибку?

Отец пожал плечами:

– Ты сам все поймешь. Я всегда в тебя верил. Может, поэтому и не давал тебе советов. Знал, что ты и без меня прекрасно разберешься.

– Чушь!

– Или потому что мне не хотелось напрягаться. Не знаю.

– Или ты предпочитал воспитывать живым примером, – добавил Майрон. – Незаметно подталкивать в нужную сторону. Не столько говорить, сколько показывать.

– Ну да, ну да!

Они замолчали. Женские разговоры вокруг сливались в монотонный гул.

– В этом году мне стукнет шестьдесят восемь, – обронил отец.

– Я знаю.

– Молодым меня не назовешь.

– Но и стариком тоже. – Майрон покачал головой.

– Наверное.

Снова возникла пауза.

– Я продаю свой бизнес, – прервал молчание отец.

Майрон замер. Он видел магазинный склад в Ньюарке, где отец работал с тех пор, как он его помнил. «Тряпичный бизнес», как говорили в старину: отец продавал нижнее белье. Майрон легко представлял его молодым и черноволосым, с засученными рукавами, в светлом и просторном зале, где он энергично отдавал приказы подчиненным, а Элоиза, бессменная секретарша, приносила ему все, что нужно, даже раньше, чем он успевал попросить.

– Чувствую, слишком стар для этого, – продолжал отец. – Вот и выхожу из дела. Я говорил с Арти Бернстайном. Помнишь Арти?

Майрон с трудом кивнул.

– Та еще свинья, но он уже сто лет достает меня с покупкой. Предлагает, правда, пустяки, но я все равно соглашусь.

– Ты продаешь бизнес? – Майрон заморгал.

– Да. А твоя мать уходит из юридической фирмы.

– Не понимаю.

– Мы устали, Майрон. – Отец накрыл ладонью его ладонь.

Майрон почувствовал, как две гигантские клешни сжали его сердце.

– Кроме того, мы хотим купить местечко во Флориде.

– Во Флориде?

– Да.

– Вы переезжаете во Флориду?

Жизнь американских евреев по Майрону: вырос, женился, завел детей, переехал во Флориду, умер.

– Не совсем. Может, будем жить там какую-то часть года. Мы с матерью собираемся немного попутешествовать. – Отец помолчал. – Так что скорее всего продадим и дом.

Дом, который Майрон знал всю жизнь. Он молча уставился на стол. Взял маленький хлебец из корзинки и разорвал целлофановую оболочку.

– У тебя все нормально? – спросил отец.

– Да, – ответил Майрон.

Но это было не так. И он сам не понимал почему.

Официантка принесла заказ. Отец взял салат с домашним сыром. Майрон ненавидел домашний сыр. Они начали молча есть. Майрон почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

«Глупо».

– Есть еще одно, – пробормотал отец.

– Что? – Майрон поднял голову.

– В общем-то пустяки. Я даже не хотел говорить, но твоя мать считает, так будет лучше. Ты же знаешь свою мать: если она что-то вобьет себе в голову, сам Господь Бог…

– Что это, папа?

Отец посмотрел ему в глаза.

– Только имей в виду: это никак не связано с тобой или с твоей поездкой на Карибы.

– Папа, что это?

– Когда ты уехал… – Отец пожал плечами и заморгал. Он отложил в сторону вилку, его нижняя губа слегка дрогнула. – У меня появились грудные боли.

Майрон почувствовал холодок на спине. Он вспомнил черноволосого отца на стадионе «Янки». Вспомнил, как его лицо побагровело, когда он заговорил с бородачом. Вспомнил, как отец в ярости и гневе бросился на защиту сыновей.

Когда Майрон заговорил, голос у него был слабым и тонким, как чужой:

– Грудные боли?

– Не бери в голову.

– У тебя был сердечный приступ?

– Не надо преувеличивать. Врачи сами не знают, что это было. Просто боли в груди, больше ничего. Меня выписали через два дня.

– Выписали?

Майрон представил: отец просыпается с болью в груди, мама начинает плакать, звонит в «Скорую», они мчатся в больницу, у отца на лице кислородная маска, мама держит его за руку, оба неподвижные и бледные как смерть…

Что-то у него внутри сломалось. Майрон ничего не мог поделать. Он вскочил и бросился в уборную. Кто-то с ним поздоровался, окликнул по имени, но он продолжал бежать. Распахнув дверь, влетел в кабинку, заперся изнутри и съежился.

Майрон разрыдался. Глухо, отчаянно, со всхлипами, сотрясающими все тело. А он-то думал, что уже никогда не сможет плакать. Что-то словно растаяло у него в груди, и он заливался слезами, не в силах остановиться.

Он услышал, как открылась дверь в уборную. Кто-то подошел к его кабинке.

– Майрон, я в порядке, – послышался тихий голос отца.

Но он снова видел отца на стадионе. Волосы были уже не черными, а седыми и тусклыми. Майрон увидел, как отец бросился к бородачу. Тот встал с места, и вдруг отец схватился за грудь и упал на землю.