Земля под ногами Пету-хана тяжко застонала и заходила ходуном, будто там, в глубине, вскрикнул и заворочался неведомый великан. А потом небо обрушилось на юрту, смешав яркие звезды с грязью и кровью. Сквозь громадную прореху в войлочной стенке ворвался свежий ночной ветерок, раздувая льющееся из упавшей на спину повелителя лампы горящее масло. Только хан уже ничего не чувствовал – с бесформенным месивом вместо головы вообще трудно что-то почувствовать.

Немного позднее. Алатырь

– Бля, что это было? – Годзилка почесал набитую упавшим бревном шишку на макушке и принялся выбираться из-под развалин рухнувшей башни. – Нас атакуют?

– Не кричи, а? – Никифор сидел под чудом уцелевшим столом и покачивался, обхватив руками контуженую голову. – Сейчас башка взорвется к чертям собачьим.

– Чертям? – переспросил Змей Горыныч и заорал, не обращая внимания на страдания полковника. – Глушата! Кто видел Глушату? Я убью эту сволочь!

Тем временем упомянутый рогоносец растерянно метался по городу, пытаясь хотя бы примерно оценить масштабы устроенного разгрома. Во-первых, отсутствовали стены, сползшие в ров, и лишь кое-где торчал из земли покосившийся частокол. Еще уцелела церковь архангела Гавриила, единственное в Алатыре каменное строение, а дома мирных жителей и немногочисленные общественные здания пребывали в живописном беспорядке: съехавшие набок крыши, выбитые окна, совсем недавно блестевшие дорогущими новомодными стеклами. Ну а во-вторых… да много чего было во-вторых, и черт заранее хватался за сердце, представляя размеры будущих компенсаций.

И нельзя было сказать, что их с оборотнем хитроумный план не удался. Еще как удался – забитые взрывчаткой тайные ходы сработали, как гигантские пушки, выстрелив одновременно по вражескому лагерю ошметками пробравшихся в подземелья барыгов, камнями, всевозможным хламом, включая несколько дюжин пустых бутылок из-под гишпанийского. Вот только с зарядом, скорее всего, несколько переборщили. А все Август, решивший покрасоваться перед невестой! Кашу, мол, маслом не испортишь, говорил. Ага, каши там как раз и не было.

Не выдержала свежая кладка подземных камор, правда, каменщики об этом и предупреждали. Да, жалко, конечно, что не удастся разделить вину с ними, как бы этого ни хотелось, – грех, однако. Черт не так чтобы очень боялся грехов, наоборот, они сопутствовали и составляли цель всей его сознательной жизни, но нынешнее положение обязывало быть предельно честным со своими. С чужими – необязательно.

Грустные размышления Глушаты Преугрюмовича прервал негромкий голос из развалин бывшей корчмы «Три поросенка»:

– Насяльника… насяльника… Барыги уходят от города.

Черт ухватил Шаха Ерезада за ворот обгоревшего халата и выдернул из провала подземного хода:

– Куда уходят?

– Не знаю, господин. Совсем-совсем уходят!

Две недели спустя. Берег реки Лады

За тонкой стенкой походного шатра опять послышались громкие голоса и лязг оружия – охрана снова кого-то не пропускала. Не то чтобы им было жалко или из вредности ограничивали доступ народа к своему князю, просто меру надобно знать. А то прутся в любое время дня и ночи, особенно ночи, днем, видите ли, не хотят отвлекать государя от важных государственных дел. А то, что он которую неделю выспаться нормально не может, так это всем по фигу. Не всем, конечно, вот охрана за покоем присматривает.

Шум разбудил не только Николая – на кровати, стоящей у противоположной стороны шатра, высунула нос из-под одеяла любопытная русалка:

– Это к нам?

– А ты здесь при чем? – удивился Шмелёв. – Если кого-то и не пускают, так это ко мне.

– А я?

– А ты спи. Все приличные русалки должны днем спать.

– Так ночь же…

– А по ночам хороводы водить под луной. Да, именно хороводы, а не пытаться пролезть в чужую постель.

– Буду неприличной! – заупрямилась Яна. – А постель я хотела согреть.

– Летом?

– Ну и что?

Русалка решила больше не спорить – молча подошла и присела на самый краешек княжеской кровати. Посидела, помолчала и, решительно выдохнув, забралась целиком, положив голову Николаю на грудь. Сквозь тонкую шелковую сорочку явственно чувствовалось бешено стучащее девичье сердце. Причем его удары отдавались у Шмелёва где-то в районе печени. Рука сама машинально погладила длинные волосы, разметавшиеся на половину походного ложа. Яна тихонько всхлипнула, прижалась сильнее и подвинулась повыше, пытаясь найти в темноте губы любимого человека.

– Стоп-стоп-стоп! – Коля безуспешно боролся с искушением. – И не надейся!

– Почему?

– Да пох… Ой! – спохватился Шмелёв – таких намеков он делать не собирался. – Я женатый человек. И однолюб. Понятно?

– А те девки в Татинце или купчиха из Славеля? Они что, не считаются?

– Конечно, нет. Там другое, понимаешь?

– Умом понимаю. – Русалка кивнула, и князю на грудь упало несколько холодных слезинок. – Но сердцу не прикажешь.

– Зубы вот не надо заговаривать. Еще народную мудрость про злую любовь с козлами припомни.

– И не думала даже.

– Никогда?

– Что никогда?

– Не думала?

– Это про козлов не думала. Я же тебя люблю, а не их.

– Замечательно. А мне что делать теперь?

– Ничего! Я сама все сделаю, – Яна сразу перестала всхлипывать. – Ты только не мешай и не сопротивляйся.

– А по ушам?

– За что?

– За провокации.

– Это не провокации. Я, можно сказать, об укреплении государства забочусь. Ну сам рассуди – ведь ты же не будешь править вечно? Да, конечно, бессмертие штука такая… Но может же просто надоесть? Знаю, что ответишь – Родине, мол, готов служить вечно. А если захочешь вернуться в свой мир? Помнишь, тот ангел говорил, что это можно сделать в любой момент?

– Помню, только не знаю, как.

– А если узнаешь? Так что не спорь – богоугодное дело не будет считаться супружеской изменой. Ты погляди на это с другой стороны!

– Ха, погляди… В такой-то темноте? Хотя на ощупь очень даже…

– Не в этом смысле, образно говорю. Нет, руки не надо убирать! У нас все честно получится – я буду любить тебя, а ты будешь любить Родину.

– А если не наследник, а наследница?

– Попробуем еще раз. И не один. Разве мы куда-то торопимся?

Коля только улыбнулся в ответ на такую постановку вопроса. Да на самом деле… да гори оно все синим пламенем! И… и… и кто придумал эти длинные, до пят, сорочки? В них же запутаешься!

…Утром Николай выбрался из-под одеяла и сплюнул прямо на пол, застеленный мягкими туранскими коврами. Фу, гадость! Надоело укрываться на ночь звериными шкурами. Пусть даже и собольими, как по рангу положено. Постоянно шерсть во рту, будто не князь спал, а медведь какой. И кстати, зачем они лапу зимой сосут? Она же волосатая и невкусная? Да, вот перекусить сейчас совсем бы не помешало.