Его губы тепло и нежно коснулись ее шеи. Его рот, его лежащие на ее плечах руки, кончики его пальцев, касавшиеся обнаженной кожи, источали жар и напряжение. Пенни задрожала, будто от холода, но кровь ее горела огнем. Лебяжий пух путался в подоле ее нижней юбки. «Мы все одиноки»? Ей не вынести этой правды! Резные грифоны смотрели на нее с угловых столбиков, позолоченные короны улыбались на огромной кровати маркиза. Где-то в Европе у Николаса есть кровать куда роскошнее этой, кровать эрцгерцога, человека высшего ранга, место которого он так надеялся заполучить. Его спальня. Его одинокая кровать.

Она манила к себе, словно сирена.

«Не думаю, что он кому-то нравится. У него слишком много врожденной силы, он – человек, разрываемый между двумя культурами, который никак не может найти своего места. Яркие, одаренные личности редко бывают мягкими и добродушными».

Она повернулась, путаясь в облаке пуха, обхватила его за талию и положила голову ему на плечо. Голова легла так, словно природа специально создала подушечку для всех ее бед и тревог. Спина под ее трепетными ладонями была гибкой, податливой и в то же время твердой и сильной. Он просто великолепен! Желание загорелось в ее чреслах, наполнив рот вкусом меда. Груди прижались к груди, сгорая от жажды его прикосновений.

Он судорожно вздохнул, застыв в ее объятиях. Она прижалась к нему еще сильнее, пробежав ладонями по спине. Его мужское достоинство уперлось ей в живот – требовательный, настойчивый ответ мужчины. Она провела ладонью по выпуклости на брюках, голова закружилась. Они простояли так целое мгновение, словно привязанные друг к другу. Он – эрцгерцог, принц, верховный владыка нации. Но она держала в руках всего лишь мужчину, восхитительного и измученного страстью.

Он взял ее за плечи, отстранил от себя и снова усадил на софу.

– Пенни, – прошептал он. – Это все вино, всего лишь вино. Я виноват.

Она закрыла лицо руками.

– Ты не хочешь меня?

Он отошел от нее, пнув по пути свои наряды.

– Господи! И ты еще спрашиваешь! Хочу ли я тебя? Когда ты сидишь здесь в своей рубашке, словно Лорелея?[3]Да я с ума по тебе схожу!

Сверкнули перья. Пенни трясущимися руками потянулась к своему платью.

– Я тоже хочу тебя, – прошептала она. – Но это все вино, как ты говоришь. Мужчинам и женщинам не стоит раздеваться в одной спальне, так ведь?

Он сорвал с кровати покрывало.

– Только не в случае, когда мужчина испытывает то, что испытываю я.

– Но ты не мужчина. Ты – эрцгерцог. – Жемчуг и перья хрустнули в ее пальцах. Она дотронулась до него! Ощутила под своей ладонью нарастающую мужскую силу. И по-глупому загорелась желанием. Желанием испытать великолепие принца? Или ранимость мужчины?

Он вернулся к ней и накинул ей на плечи покрывало, подоткнув его под колени и спину.

– Пенни, любимая, я хочу тебя. Хочу так сильно, что боюсь взорваться от страсти. Но ты немного пьяна и расстроена. Ты не в состоянии мыслить здраво.

Она опустила глаза и прикусила губу.

– Как ты живешь, контролируя каждый свой шаг? Это же должно пожирать тебя заживо. Что случится, когда уздечка порвется?

Квест выбралась из-под софы, тихо поскуливая. Николас коснулся ее головы и провел рукой по серебристой шкуре. Волкодав прижался к его ногам, глаза полуприкрыты.

– Я умею контролировать свои поступки. К несчастью, я не в состоянии контролировать свои чувства…

– Значит, ледяной принц признает, что у него есть чувства? – горько усмехнулась она. – А потом восхваляет себя за то, что отказался от них!

Он стал беспокойно расхаживать по комнате. Широкий шаг впечатывался в ковер. Квест бежала следом за ним, заглядывая ему в лицо.

– Разве ты не этого от меня хотела? Чтобы я поддался глупым сантиментам? Там, в оранжерее? И в Клампер-Коттедже? Ты хотела, чтобы я признался в наличии человеческих чувств, человеческих слабостей. Господи ты Боже мой! Неужели ты и впрямь считаешь меня настолько бесчувственным?

– Мне кажется, ты гордишься тем, что ты – не простой смертный, часовой механизм, а не человек. Ты жаждешь отдавать приказы, хочешь быть безупречным, но это всего лишь щит из колючек, как у ежика…

– Чтобы защитить от лис свой мягкий животик? Я слишком хорошо знаю мощь человеческих эмоций. Кто мы, по-твоему, такие, цыганские принцы? Кто, по-твоему, Карл? Мы на всю Европу прославились: принцы, движимые своим аппетитом, презревшие светские приличия, при помощи силы и богатства добивающиеся всего, что ни пожелают. Я ни за что не стану таким, как они. Не стану, Пенни! И не пытайся искусить меня!

– А как насчет моего искушения? – спросила она. – Или ты только о себе думаешь?

Он так резко повернулся, что Квест присела.

– Пенни, любимая… о Боже! Да я только о тебе и думаю!

– Почему?

– Из-за того, что случилось после твоего рассказа о дяде Горацио.

Она поплотнее закуталась в покрывало.

– Когда мы смеялись и ты прогнал меня? О чем ты?

– Я давно хотел тебя, еще до этого, жаждал всем своим существом. И часовой механизм тут ни при чем. Поэтому я и поцеловал тебя. И начал мечтать о тебе. Теперь я каждую ночь лежу без сна и представляю тебя там. – Он махнул рукой в сторону кровати маркиза. – На этом матраце. Каждую ночь. Я сгораю по тебе. И ничто не в силах погасить этого пламени и утолить этот голод. Ты шокирована?

Господи, да она тоже видит его во сне и мечтает о нем! Пенни сглотнула. «Будь осторожна в своих желаниях, – не раз повторяла ей мать. – Удостоверься, что ты действительно чего-то хочешь, прежде чем просить». Его ждут принцесса и нация. Еще один день, и в его жизни не останется для нее места.

– Я не знаю. – Разве Вильям не разжег в ней желание, показав, как сильно хочет ее? – Я думала, у мужчин постоянно такие мысли в голове крутятся. Или нет?

Он протянул руку, и Квест тут же оказалась рядом с ним. Мужчина и собака выглядели весьма живописно: белая рубашка, серебристый мех, оба гибкие, мускулистые.

– Я никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Этот сердечный трепет и огонь в крови; я замечаю каждую мелочь, если она касается тебя, и каждый волосок изнывает от желания; твой большой палец так чувственно противопоставлен остальным; твое дыхание похоже на музыку, и я прислушиваюсь к нему, словно дыхание может быть чудом.

– Ну да, – попыталась отшутиться она. – Это и есть чудо. Дыхание то есть.

Он взглянул на Квест.

– Но в тот день в моем кабинете случилось кое-что еще, кое-что весьма прискорбное. Я не знал, что с этим делать. Я ошибся по поводу того, как ты отреагируешь на мою попытку создать между нами дистанцию. Я должен был понять… Это невероятно. Это просто наваждение, и оно обязательно пройдет.