сокровенного смысла. Поэтому Евагрий один раз переводит “медитация” просто как “созерцание” (theoria). Да и в Писании вместо “размышлять” говорится “обдумывать” или “вспоминать”. Евагрий, вслед за псалмом 137, 1, называет такое созерцающее “размышление” о псалмах “пением перед Ангелами”, поскольку главное дело Ангелов — это созерцание Бога и Его деяний» (Бунге Г. Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов. Рига, 1999. С. 39). Подобное размышление рассматривалось в древнем иночестве как одна из главных основ монашеской аскезы и духовной жизни. См.: Burton-Christie D. The Word in the Desert. Scripture and the Quest for Holiness in Early Christian Monasticism. N. Y.; Oxford, 1993. P. 122–123. Свт. Феолипт часто использует это понятие (как и соответствующий глагол), придавая ему и ряд новых оттенков (в частности, оно имеет у него иногда и смысл упражнения).

62 В греческом языке слово «память» (μνήμη) созвучно и сродно слову «могила» (μνημειον); оно означает также «памятник» и «воспоминание».

63 По словам одного современного толкователя, «Иосиф был богатый человек высокого характера и непорочной жизни. Великое богатство делало его лицом значительным, тем более что в то время в Иерусалиме все можно было купить за деньги, начиная от должности последнего мытаря и кончая саном первосвященника. Кроме того, Иосиф принадлежал к числу самих членов синедриона и вместе с другими благомыслящими советниками, вероятно, составлял оппозицию партии Каиафы. Он был тайным учеником Иисуса Христа и в последних покушениях синедриона против Спасителя, а равно и в суде над Ним не участвовал (Лк. 23, 51) — потому ли, что, не видя никаких средств спасти Невинного, не хотел быть свидетелем Его осуждения, или потому, что хитрость первосвященников нашла средство совершенно устранить его от этого дела. Несомненно, однако, что это вынужденное бездействие было тяжело для благородного сердца, которое стыдится малодушия — оставить без защиты Невинного, даже когда нет надежды спасти Его» (Святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский. Беседы на Евангелие от Марка. М., 1996. С. 604).

64 Ср. у св. Иоанна Златоуста, который говорит об Иосифе Аримафейском: «Он был не незаметный человек, но знаменитый и знатный, именно почтенный член синедриона. Отсюда особенно можно видеть его мужество. Он отважился теперь на явную смерть, потому что возбуждал всеобщую ненависть, когда обнаруживал свою любовь к Иисусу и дерзнул просить тело Его, и не прежде отступил, пока не получил его; дерзнул даже не только принять тело и погребсти честно, но и положил в своем новом гробе, чем показал и свою любовь и мужество» (Святитель Иоанн Златоуст. Избранные творения. Толкование на святого Матфея Евангелиста. Кн. 2. М., 1993. С. 870).

65 Здесь явный намек на постоянные набеги турок, которые уже «к концу царствования Андроника Младшего являлись почти полными хозяевами Малой Азии. Восточная часть Средиземного моря и Архипелаг находились под угрозой нападения турецких пиратов, как из османов, так и из сельджуков. Положение христианского населения полуострова, прибрежных местностей и островов было невыносимым» (Васильев А. А. История Византийской империи. От начала Крестовых походов до падения Константинополя. СПб., 1998. С. 319). Захваченных христиан турки часто ставили в такие условия, что многие из них вынуждены были обращаться в мусульманство. Этим и объясняется высказывание свт. Феолипта о сохранении «для благочестия» (είς την ευσέβειαν), то есть для Православия.

66 Следует напомнить, что православное монашество оказывало мощное нравственно-духовное воздействие на все слои византийского общества, в том числе и на высшие слои его. Примеров такого воздействия чрезвычайно много. В частности, «Никифор Фока и его брат Лев высоко ценили духовное руководительство св. Афанасия Афонского и всецело вверяли ему попечение о своих душах. Когда великий подвижник жил еще отшельником на горе Кимине, они часто навещали его. Слушая мудрые и приятные его беседы, вельможи испытывали великое духовное утешение и радость; при первой же встрече возгорелись такою любовью к подвижнику, что навсегда сохранили к нему самое искреннее почтение, уважение и даже благоговение. Вслед за ними и многие другие знатные вельможи приходили к Афанасию на Кимин за наставлениями. Никифор Фока не прерывал своих сношений с Афанасием и после того, как сделался императором, и высоко ценил его руководительство» (Соколов И. И. Состояние монашества в Византийской Церкви с середины IX до начала XII века (842-1204): Опыт церковно-исторического исследования. СПб., 2003. С. 392). У свт. Феолипта в конкретном случае речь идет о частном, так сказать «литургическом», аспекте такого влияния монашества.

67 Ср. у преп. Максима Исповедника: «Почтительно погребающие Господа узрят Его воскресающим во славе — что недоступно зрению тех, кто не совершает этого. Ибо Он недоступен восприятию питающих злые умыслы, поскольку уже не имеет покровов, благодаря которым Господь, как казалось, благоволил быть воспринятым [всеми] желающими [видеть Его] и претерпел крестные страдания ради спасения всех». Также: «Почтительно погребающий Господа окружается уважением всех боголюбцев. Ибо он, как это надлежит, избавляет Господа от бесславного выставления напоказ перед всем народом, не позволяя неверующим использовать Его пригвождение ко Кресту в качестве предлога для богохульства (Мф. 27,57–66)» (Творения преподобного Максима Исповедника: В 2 кн. Кн. 1. М., 1993. С. 225). При всей существенной разнице высказываний обоих отцов Церкви, они едины в одном: погребение Господа (впрочем, как и вся Его земная жизнь) не есть обычный и простой факт прошлого, но является некоей непрекращающейся духовной реальностью.

68 Данное иносказательное понимание образа Пилата (η κακή συνήθεια και η πονηρά ε αμαρτίας Πιλάτος εστιν) частично также находит отклик у преп. Максима, который, сополагая Ирода и Пилата, замечает: «Ирод задерживается на том месте, где осуществляются страсти; Пилат — на месте ложного навыка в них» (Там же. С. 228).

69 Ср. 1 Кор. 6, 15 и 12, 27. По словам владыки Илариона (Троицкого), «из одного уже названия Церкви “телом” можно вывести два ее главных свойства. Прежде всего, тело есть организм. Все члены в теле неразрывно соединены в одно… Отдельный член тела живет и развивается не сам по себе, но только в органической связи с целым телом. Тело — не случайное механическое собрание членов, из которых каждый в жизни своей замкнут в себе, но именно один организм, где одна нераздельная жизнь. С другой стороны, тело не есть что-то самобытное. Телу свойственна органическая жизнь; однако этого еще недостаточно для того, чтобы тело жило. Нужен дух, оживляющий тело. В Священном Писании тело и рассматривается как орган духа» (Иларион (Троицкий), архиеп. Очерки из истории догмата о Церкви. М., 1997. С. 19).

70