Их язык Кеплеру сначала был непонятен, но за несколько недель он запоминает несколько слов для поддержания простого разговора. Он начинает с расспросов о предметах вокруг: что это? что то? — и речь его незамысловата, как детская. «Кренепос» — женщина. «Мантоак» — боги. «Окиренаук» — съедобный корень, а «таписко» означает камень. На него обрушивается столько слов сразу, что он не в состоянии разобраться в структуре языка Гуманов. Например, местоимения не существуют как самостоятельные слова, а являются частью сложной системы глагольных окончаний, которые меняются в зависимости от пола и возраста говорящего. Некоторые широкоупотребительные слова имеют диаметрально противоположные значения: верх и низ, полдень и полночь, детство и старость, — и есть немало примеров тому, как от выражения лица говорящего зависит значение слова. Через два-три месяца язык Кеплера уже лучше произносит непривычные звуки чужой речи, а по мере того как лавина неразличимых слогов начинает оформляться в более конкретные и понятные значения, его слух становится острее и восприимчивее к нюансам смысла и интонации. И, что удивительно, Кеплеру начинает казаться, будто он улавливает сходство английской и гуманской речи — конечно, не классического английского, а вырванные куски, обрывки английских слов, некий переиначенный английский, странным образом проникший в систему этого чужого наречия. Выражение «Маловодная Земля», например, превращается в одно слово: «Мавозем». «Дикие Бородачи» становятся «Дибо», а «Ровная Земля» чем-то напоминает «Розем» и «Розу». Вначале Кеплер склонен воспринимать это сходство как случайность. Звуки, так или иначе, перетекают из одного языка в другой, и художник не хочет давать волю своему воображению. С другой стороны, у него есть ощущение, что каждое седьмое-восьмое слово гуманского языка формируется именно по такой схеме: по слогу каждого слова из целостного выражения. Наконец Кеплер решает опробовать свою гипотезу и начинает называть Гуманам составленные таким способом слова (которым его еще не учили) и обнаруживает, что некоторые слова гуманы воспринимают как свои.

Ободренный успехом, художник продолжает рассуждения о происхождении этого диковинного народа. Вопреки легенде о Луне, он понимает, что они, скорее всего, потомки каких-то первых людей английской и коренной индейской крови. Затерянная в огромных лесах Нового Света, писал далее Барбер, продолжая линию рассуждений Кеплера, глядя в лицо угрозе истребления, группа ранних колонистов вполне могла бы присоединиться к племени индейцев, чтобы выдержать удары враждебных сил природы. Возможно, те индейцы и были «Другими» из рассказанных Кеплеру легенд. Если так, то, возможно, какая-то их часть отделилась от основного племени, направилась на запад и постепенно осела в Юте. Развивая свое предположение, он подумал, что легенда их происхождения была сложена, скорее всего, уже после прибытия в Юту — чтобы решение жить в таком пустынном месте имело возвышенный смысл. Потому что нигде больше в этом мире, продолжал свою мысль Кеплер, земля не похожа так на Луну, как здесь.

Только когда Кеплер основательно овладевает языком Гуманов, он понимает, почему они его спасли. Гуманов становится все меньше, как говорят они сами, и если не начать увеличивать население, то весь народ канет в небытие. Их мудрый старейшина, Молчаливый Мыслитель, ушедший из племени прошлой зимой, чтобы в одиночестве молиться за их избавление, во сне видел знамение: их спасет мертвец. Они найдут тело этого человека где-то среди скал, окружающих селение, сказал Молчаливый Мыслитель, и если его правильно лечить, то к телу вернется жизнь. Все произошло именно так, как поведал Молчаливый Мыслитель. Кеплера нашли, воскресили из мертвых, теперь настала пора стать ему родоначальником нового поколения. Он — Дух-Творец, спустившийся с Луны, Создатель Гуманских душ, Духовный Повелитель, который спасет Народ от исчезновения.

Тут повествование Барбера начинает сильно хромать. Без малейшего зазрения совести Кеплер решает остаться с Гуманами, навсегда оставив мысль о возвращении к жене и сыну. Отойдя от строго повествовательного стиля первых тридцати страниц, Барбер погружается в длинные и весьма цветистые описания сладострастных фантазий, порожденных сорвавшейся с тормозов юношеской сексуальностью. Женщины не похожи на североамериканских индианок, они и не такие, как полинезийские соблазнительницы, — прекрасные девственницы самозабвенно и радостно отдаются Кеплеру. Это просто сказка: благородные дикари, живущие в полной гармонии друг с другом и со всем миром, общество райской безгрешности. Кеплер довольно скоро приходит к выводу, что их образ мыслей неизмеримо выше его собственного. Он порывает с предрассудками цивилизации девятнадцатого века и вступает в каменный век, с радостью разделив свою судьбу с Гуманами.

Первая глава романа заканчивается рождением у Кеплера первого гуманского ребенка, а во второй главе автор переносится на пятнадцать лет вперед. Мы снова на Лонг-Айленде, и перед нами — похороны американской жены Кеплера, как видит их Джон Кеплер-младший. Ему восемнадцать лет. Лишившись матери, он решает раскрыть тайну исчезновения своего отца и на следующее же утро отправляется в путь — полный героических порывов, готовый посвятить всю оставшуюся жизнь поиску следов отцовского путешествия. Он приезжает в Юту и полтора года блуждает по безлюдной пустыне и ищет ключи к разгадке тайны. Сыну Кеплера везет (почти невероятно, как пишет сам Барбер), и он натыкается в конце концов на селение Гуманов среди скал. Ему и в голову не приходило, что отец может быть жив, но вот — чудеса! — его представляют бородатому вождю и спасителю племени, численность которого возросла уже почти до сотни душ, и юноша понимает, что перед ним отец, Джон Кеплер. Потрясенный до оцепенения, молодой человек говорит, что он его сын, но Кеплер, спокойный и невозмутимый, делает вид, что не понимает его. «Я духовный вождь, пришедший сюда с Луны, — заявляет он, — и этот народ — моя единственная семья. Мы окажем тебе радушный прием и предоставим добрый ночлег, но завтра утром ты должен покинуть нас и идти своей дорогой». До крайности возмущенный таким предательством, сын замышляет отомстить отцу: глухой ночью он подкрадывается к спящему Кеплеру и вонзает ему в сердце нож. Не успевает подняться тревога, как он уже скрывается в темноте и исчезает.

Есть лишь один свидетель этого преступления, двенадцатилетний мальчик по имени Йокомин (Дикие Глаза), любимый гуманский сын Кеплера. Три дня и три ночи Йокомин гонится за убийцей, но не находит его. На четвертое утро он взбирается на самый высокий холм, но на открывшемся пространстве так никого и не видит. Наконец отчаявшийся мальчик встречается не с кем иным, как с Молчаливым Мыслителем, колдуном-старцем, давно покинувшим Гуманов, чтобы в отшельничестве молиться за них. Молчаливый Мыслитель усыновляет Йокомина и постепенно посвящает его в свое искусство, долгими и многотрудными часами обучая мальчика магическим законам Двенадцати Перевоплощений. Йокомин оказывается способным и прилежным учеником. Ему становится доступно не только излечение больных и общение с богами, но и через семь лет постоянных трудов он проникает в тайну Первого Перевоплощения: развивает силы тела и духа до такой степени, что может обернуться ящерицей. Далее он быстро овладевает следующими ступенями превращений: в ласточку, орла, ястреба; в камень и кактус; в бабочку и змею; в крота, кролика и кузнечика; и, наконец, осваивает самое хитрое перевоплощение — в койота. Так проходит девять лет. Научив приемного сына всему, что знал и умел сам, старый мудрец говорит, что ему настала пора умереть. Не произнося более ни слова, Мыслитель облачается в обрядовые одеяния и отказывается от пищи, после чего его душа отлетает и направляется к Луне, туда, где живут души Гуманов после смерти.