Мастер-сержант очень хотел сказать, что он свой, что он не виноват, что это всё та проклятая ведьма, и не смог выговорить ни слова.

– Ещё один, Томас, – мрачно сказал второй охранник. – Слышишь, что наверху-то делается? А ты, приятель, стой и не дёргайся. Разберёмся с то…

В голове у мастер-сержанта словно взорвалась осколочная граната.

Его будто швырнуло прямо на стража с револьвером, руки обрели мощь поршней в паровой машине, вцепившись охраннику в горло.

Что-то затрещало, человек захрипел; грянул выстрел, пуля свистнула над плечом, а мастер-сержант, задыхаясь от отчаяния, – он ведь всё сознавал, но сделать ничего не мог! – швырнул тело прямо на второго стражника.

Тот повалился, ещё одна пуля ушла в потолок; сержант со всей силы наступил каблуком тому на кадык.

Всё, последняя дверь.

Он дошёл.

* * *

– Ох, сестра, что же ты творишь… – шептала Предслава, без устали смачивая лоб и виски Анеи Вольховны приберегаемым всю дорогу снадобьем.

Она чувствовала страшное и тёмное колдовство Старшей. То колдовство, на которое никогда не решилась бы сама… ай, нет, чего себе-то врать: на какое никогда не хватило бы ни силы, ни умения.

Анея-Анейка, великая чародейка…

Мала была Предслава, а запомнила, как сестрица Добра про Старшую говаривала.

И не столь велика разница в годах у сестёр, она, Предслава, по-прежнему хоть куда, и молодые парни, и бородатые мужчины заглядываются, но не потому, что и впрямь молода, по годам-то правнуков женить да замуж выдавать, с клюкой ходить, как всякой иной старушке, – магия сберегает, светла она, чиста; Добра куда старше выглядит, хоть и врачевательница, – ну так им, лекарям, тоже в бездну заглядывать приходится, других спасая; ну, а про Анею и говорить нечего.

«Пять жизней прожила».

Это тоже Добронега, когда порой наедине с нею, Предславой-младшей, начинала старшую сестру жалеть.

«Пять жизней прожила, по таким тропам ходила, которые нам с тобой никогда не откроются».

Пять жизней прожила…

Шептала Добронега, что на тропах тех даже время само иначе тянется. И до Анеи Вольховны дерзал туда ступать один только сказочный дед их, Змий Полозович.

Вот и состарилась Анея, сестрица старшая, на себя труды да тяготы других принимая, покуда она, Предслава, медведицей по лесам скакала…

Жуткое чародейство это – душу у пленника отнять, воли лишить да своими заменить. Чтобы, если надо, и на смерть бы пошёл, не дрогнув. Никто, никто в Новых Землях таким не владеет, одна только Анея. И видно, чего это ей стоит – краше в гроб кладут, честное слово.

Нельзя вставать в такие мгновения на пути ведуна или ведуньи. Не поможешь ничем; навредишь только.

Предслава держала наготове кривой ножичек – вскрыть себе вену, помочь сестре даже и собственной горячей кровью, буде понадобится.

И некем тебя заменить, сестрица милая. Мало по наследству свой дар передать – ты и передала, да только оказался он совсем иным.

Далеко на севере и племянница моя, Зорица, Анеи Вольховны дочь единственная, – лучшая повитуха всех земель, от западного моря до восточного и от Полуденных гор до мёртвого льда на самом севере. Сколько жизней спасла и роженицам, и младенчикам – не сосчитать!..

Велик её дар, да только на одно лишь направлен. Оттого, говорят, и редко видятся они – тяжко кроткой Зорице видеть материны труды, тяжко и Анее видеть в дочери не защитницу земель, а…

А не своё отражение.

И внучка Анеи Вольховны, Рогнеда, по стопам матери пошла, а не бабки.

Да и состарилась она, Зорица. Меньше и меньше являет себя в потомках сила Змия Полозовича, расточается она, истаивает.

Новые нужны. Новая кровь. Новая магия и новые маги.

Такие, как эта девочка, Молли. Пусть в чужом краю рождённая, а всё равно – своя!

Открывает сестра старшая двери, направляет на пути тёмные, а иных тут уж и не сыщешь.

Только б успели Волка с Медведем, только б успели!..

* * *

Вычурные высокие створки с тонкой резьбой и стёклами разлетелись вдребезги от одного лишь удара медвежьим плечом.

Но здесь их уже, похоже, ждали. Не всех егерей удалось увести Анее Вольховне, не выстлать им путь ровный да открытый.

Ну, парень, давай, коль и впрямь милы тебе рыжие косы да нос с веснушками, коль и впрямь понял ты, что она для родной земли твоей, – так не гни головы, пулям не кланяйся, назад не смотри, о собственном спасении не думай!

Люди выскакивали из дверей, выныривали из-за колонн, хоронились за вазонами и диванами с креслами. Медведь видел вскинутые стволы, знал, что сейчас загрохочут выстрелы, но в то же время и точно знал, что надлежит сделать ему самому.

Щедро делится силой Анея Вольховна, так щедро, что даже страшно. Не удержать колдуну такую мощь, слишком далеко заходит он, всё ближе к последнему пламени, из которого уже только одна дорога.

Но сейчас эта сила полнила его. Не принять такое каждый день, не выйдешь так на каждую схватку – но сегодня их с Волкой день!

И имперцы его надолго запомнят.

От удара могучей лапы по полу прокатилась словно морская волна. Взлетели в воздух кресла, канапе и вазоны вместе с прятавшимися за ними стрелками; грохот первого залпа смешался с криками, а пули злой свистящей стаей ушли в потолок.

В голове огненными рунами вспыхивали беззвучные слова Анеи Вольховны. Прямо. Налево. Вниз. Вновь налево. И вновь вниз.

Вот распласталась в прыжке Волка, пронеслась по воздуху живым снарядом, оказалась среди тяжело попадавших от сотрясшегося пола егерей; утробное рычание, клацанье челюстей и дикие крики.

Хватит, сестра, хватит! Сегодня мы не мстим, сегодня мы спасаем!..

Поворот. Снова удар плечом, и снова не выдерживает тяжёлая дубовая дверь.

Вниз!..

Тянутся по серым стенам змеи-трубы, шипит в них пар, но сегодня защитникам не поможет их движимое паром железо. Спасибо тебе, Анея Вольховна, никогда ещё не было у Всеслава такой силы – и, наверное, никогда уже и не будет.

Конечно, за ними погонятся – самые смелые, кого не парализует ужасом. Такие всегда находятся, в любом войске, те, кто дерётся до конца, несмотря ни на что. А имперцы трусами, увы, не были. Они боялись, да, но и ненавидели. Они умели – иначе бы не завоевали полмира.

Ступени, поворот, ещё одна дверь. Навстречу летят пули, кто-то похрабрее стреляет с колена – мажет раз, другой, на третий раз что-то слегка дёрнуло плечо Медведя. Он только мотнул головой, потом, всё потом, – и сейчас уже он оказался первым среди врагов, оставив позади Таньшу.

Удар лапой – человек летит в одну сторону, винтовка в другую, – и дальше, дальше, не думая, не давая кровавой мути мщения заполнить мысли.