что она свободно может звонить первой или не делать этого, но руководствуясь своими желаниями, а не чужим мнением. Для каждого нашлись у доктора самые убедительные доводы, позволяющие принять себя в нынешнем виде и при этом почувствовать новую силу, вдохновляясь самим собой.

Матвей Карин – вот с кем хотелось дружить, вот кто может прийти на помощь, подсказать нужный ответ, изменить весь пейзаж моей жизни. Судя по взглядам моих товарищей, это чувствовал не только я. Но если Карин способен так расположить, более того, так привязать к себе всего за один день, значит, это может не только он. Неужели и мы тоже? Предчувствие своего всемогущества и уверенность в том, что все будет хорошо, – вот чем завершился этот день. А ведь завтра мы сойдемся здесь снова. Все-таки мир устроен куда лучше, чем это кажется твоим тревогам.

Мелкий дождик в темноте дышал весной. Если бы под фонарями я увидел зацветающие гиацинты, то не удивился бы. Точнее, удивился в полном согласии с увиденным.

Дома все было на своих местах, я даже посочувствовал столу, шторам и креслу, которые ничего не знают о новостях. Главное – они не знают о том, что сказал доктор Карин обо мне. Если бы они знали, то немедленно окрасились бы во все цвета поросячьей радости.

8

Второй и последний день игры напоминал занятия в разведшколе. Хотя мы учились только слушать и говорить. Но какая колоссальная разница была между обычным слушаньем и искусством слушанья дружеского! Примерно такая же, как между походкой упившегося матроса и изящными па прима-балерины. Как слушает нас друг, с которым мы давно не виделись? Именно друг – не ближайшие родственники, даже не возлюбленная. Так как же? Жадно? Да, но это не простая жадность, это не жадность преданного ученика или фанатичного поклонника. Те ловят каждое слово, точно им с балкона бросают золотые монетки. Внимание друга готово принимать услышанное, в нем есть те выемки, те крючки близких чувств, мыслей, воспоминаний, за которые идеально зацепляется сказанное, как бы радуясь точности совпадения.

– Если бы гайка могла радоваться идеальности соответствия болту, если бы застежка ремня наслаждалась мгновенному попаданию в отверстие, потому что одно создано для другого… Причем наслаждение тут взаимно. Вот это было бы похоже на дружеское слушанье. Вроде бы ты ждал ровно этих слов, был к ним готов и все равно удивился – как это друг умудрился так вовремя и к месту их употребить.

От этих слов доктора сделалось грустно. Как же давно не случались у меня такие разговоры! Сколько лет прошло с того дня, когда мы в последний раз вели такую беседу – быструю, как фехтование, пеструю, преображающую мысль на лету, когда из одного словца в минуту вырастает целый летний – летный – лес. Когда не можешь представить, что случится, если потянуть за ниточку имени, названия железнодорожной станции, цитаты из детской книжки – сколько всего проснется и повыскакивает наружу из нетей. А ты будешь только счастлив – и потянешься к следующей хлопушке. Сколько лет этого не случалось и с кем было в последний раз? И что же? Доктор Карин научит меня так разговаривать с первым встречным? Ни в жизнь не поверю.

Я огляделся. У Олега горели глаза, как у мальчика, которому подарили настоящий меч. Глаза Виталия затуманились мечтами, летавшими страшно далеко от этой комнаты. Что-то торжественное было в том внимании, с каким собравшиеся слушали Матвея Карина. Сегодня на нем была все та же серая ношеная кофта, те же мешковатые вельветовые брюки, но жесты стали резкими, точно боевые удары. Он рассекал на лету возражения, рубил контрдоводы, высекал акценты.

– Понять, в чем его сила, в чем его гордость, где его мысли пока не засохли, услышать его характерные обороты и ввернуть их в вашу речь. Цитируйте его, смейтесь его шуткам, развивайте его мысль так, чтобы она понравилась ему еще больше. Станьте зеркалом, в котором он будет собой любоваться! Лучшим из зеркал, самым любимым!

Комнату заливал все тот же мягкий свет, в ней по-прежнему находилось восемь, не считая Карина и меня, человек, и ни один из участников не переменился в лице. Мне одному показалось, что пространство померкло, черты лиц и вещей заострились, и воздух… В комнате нечем было дышать. Чудеса? Ни о каких чудесах не могло идти и речи. В углу в кресле восседал маленький плохо одетый человечек, который обучал богатых клиентов, как превращать людей в марионеток, как дергать за струны, управляющие улыбками, оценками, дыханием, сердцебиением. О, если бы речь шла только о чужих кошельках. Нет, этим манипуляторам-ученикам и их учителю недостаточно денег, они хотят волю подчинить, играть сердцами.

– Полюбите его, но с холодной головой! – Голос Матвея Карина вернулся в мои мысли, как пузырь с подводной глубины.

Призыв звучал бодро, хотя и двусмысленно. И тут началась следующая часть игры: упражнение «Разговори друга». Мы должны были завести беседу и за несколько реплик выяснить, что за человек с нами говорит, что его волнует, чем он гордится, какие темы заминированы запретами, какие доставляют собеседнику наслаждение. Следовало говорить и слушать не просто по-дружески, а с иезуитской вкрадчивостью, завоевывая доверие собеседника легкостью и симпатией. Снова разбившись на пары, мы разбрелись по комнатам.

Во мне пылало негодование: школа чудес оказалась университетом манипуляторов. Но моя работа – описывать чудеса, а не разоблачать чудотворцев. В конце концов, решил я, шагая по коридору за Аркадием Нарским, нужно досмотреть представление до конца, а там уж решать, как поступить. «Не хочу! Не хочу! Не хочу!» – сегодня мое подсознание разговаривало как-то слишком уж громко.

Аркадий Нарский – гендиректор большой компании, импортирующей сельхозпродукцию: бататы из Южной Африки, клубнику из Израиля, китайские яблоки и словацкие куриные яйца. Он учился в Бостоне, стажировался в Стокгольме и кажется человеком, которого не коснулась российская действительность. Словно он не сталкивался ни с рэкетом, ни с продажной милицией, ни со взяточниками, не видел ни одного малинового пиджака и не слышал ни единой песни группы «Лесоповал». Он напоминал то ли швейцарского банкира, то ли французского военного в отставке – подтянутый, загорелый, с короткой седой стрижкой, в идеальных брюках и розовой рубашке, причем именно такой розовой, которая ни у кого не вызовет насмешек. Вчера он показался мне человеком приятным, но довольно скрытным. Имя его жены, шведки – Тиндра. Неужели он так ее и зовет дома? А ведь сейчас мы с Аркадием подружимся, разрази меня Крэм. Ну уж нет, Матвей Юрьевич, сонный гуру в серой кофте, мое сердце для ваших бизнес-упражнений вы не получите.

В маленькой угловой комнате подрагивал сизый сумрак, а на подоконнике качал головой крошечный костяной китаец. Мне стало смешно: у нас первая дружеская встреча