— Я не стреляю в переводчиков, — успокоил его Пройсс.

Сотрудник крипо прокашлялся.

— По-моему, первое слово — это имя. Мейер Лански, гауптштурмфюрер.

— И?

— Похоже, он передает вам привет.

— Вот как? — Пройсс моментально понял, что человек из крипо что-то утаивает.

— И еще он говорит, что вы ублюдок, герр гауптштурмфюрер.

Было слышно, как стоявший рядом де Гроотом негромко фыркнул, а кто-то в дальнем углу подполья хихикнул.

— Живо заткнуться! — рявкнул Пройсс, так громко, что голос его словно в лесу несколько раз эхом отскочил от стен подвала. — Заткнитесь все, или же вы у меня собственным языком будете вылизывать это дерьмо! Все поняли?

Выкрикнул эту угрозу, он тотчас помассировал переносицу, чувствуя, как к нему подбирается мигрень.

— Это вы позволили им уйти, — процедил сквозь зубы Пройсс, обращаясь к детективу-сержанту де Грооту. Они вновь стояли на Линденстраат, вдали от вонючего подвала и послания, написанного экскрементами на белой стене. Головная боль громким молотом стучала ему в виски, однако он пытался не повышать голоса.

— Неправда, — возразил де Гроот, просунув одну руку под подтяжку. Его массивное брюхо выпирало вперед, и казалось, что подтяжка вот-вот не выдержит и лопнет.

— Я, кажется, сказал вам, чтобы вы приложили все усилия к тому, чтобы не дать им уйти. Вы же не выполнили моего распоряжения, — Пройсс шагнул почти вплотную к де Грооту. Ранее утреннее солнце отбрасывало на лицо голландца длинные тени.

— Неправда, я сделал все, что вы от меня требовали. Я провел здесь всю ночь. Я позволил девушке выйти из машины, я проследил за тем, как она вошла внутрь, затем отъехал к телефонной будке и позвонил к себе на работу. Мои люди были здесь уже через полчаса.

— И чем же вы тогда объясните, что здесь никого нет? — спросил Пройсс.

Де Гроот на мгновение улыбнулся.

— Может, они вышли через заднюю дверь?

— Нет здесь никакой задней двери! — произнес Пройсс, с трудом сдерживая рвущийся наружу гнев.

— Значит, в окно, — предположил де Гроот. Пройсс заметил, что четверо из шестерки голландских полицейских шагнули к ним ближе. Он бросил взгляд за спину. Кремпель и его подчиненные все еще находились в магазине, переворачивая там все вверх дном, в попытке выяснить имя его владельца. В данный момент он был единственным немцем на всей улице.

— Там нет никакого окна, — Пройсс на мгновение собрался с мыслями, а затем вновь посмотрел на толстого голландца. — Вы отвернулись… — начал он.

— И я пальцем не пошевелил ради еврея.

Кольцо полицейских в синих мундирах сомкнулось еще теснее. Или это ему только кажется, подумал Пройсс.

— Вы! — начал он, но де Гроот вновь не дал ему договорить.

— Да, к сожалению, им удалось бежать. И я приношу за это мои извинения. Но этот факт нетрудно объяснить. Возможно, они сделали это, пока мы говорили с вашей Виссер. Или же она играла и нашим, и вашим — предупредила их, чтобы они сбежали до того, как она придет на условленную встречу с нами. Насколько я понимаю, она и раньше от нас пряталась?

Черт, а ведь все это вполне правдоподобно, подумал про себя Пройсс. Кто знает, возможно, его «вальтер» помог бы ему докопаться до истины. Но четверо амстердамских полицейских были рядом, и все как один при оружии. Он же совершенно один — рядом нет никого из СС, никого из СД или крипо. Нигде поблизости нет даже одного солдата вермахта, который бы в случае чего обеспечил ему безопасность.

Маус курил «честерфильд», наблюдая за тем, как Река загнала Аннье в угол.

Река начала полчаса назад — мягко, едва ли не вкрадчиво. Разговор проходил тихо и мирно, правда, Маус не мог разобрать слов, но, судя по всему, он ни к чему не привел. Аннье продолжала лить крокодиловы слезы.

Но вот теперь Река решила, что немного давления не помешает. Она нагнулась над самым лицом Аннье, — та стояла перед ней на коленях, — и что-то сказала ей, а потом, указав на Мауса, добавила что-то еще. Он узнал игру, хотя сама Река об этом вряд ли догадывалась. Это означало одно: у нее прирожденный талант к таким вещам, решил он.

Река задала еще один вопрос, все еще полная терпения, и девушка расплакалась еще сильнее, посмотрела на Мауса и в конечном итоге кивнула. Затем последовал еще один вопрос и очередной кивок. Затем третий. Девушка вновь заплакала, хотя на этот раз тише, однако ничего не сказала.

И тогда Река с размаху ее ударила. Звук пощечины ужалил Мауса. Аннье растерялась. Река повторила вопрос. За вопросом последовала пощечина. Аннье вскрикнула и попыталась прикрыть лицо. Однако Река схватила обе ее руки одной своей и прижала их к груди своей жертвы. Вопрос. Пощечина. За ней другая.

Однако Аннье ничего не говорила, хотя из носа у нее уже струилась кровь. Возможно, нацисты избивали ее сильнее, когда выпытывали у нее то, что хотели услышать.

Лицо Реки пылало гневом. Громко топая, она вышла вон из маленькой комнаты и оставила дверь распахнутой настежь. Маус смотрел, как Аннье тихо плачет на полу. Вскоре Река вернулась. В одной руке у нее был «люгер». Впрочем, сама рука была опущена и подрагивала. Она что-то крикнула Аннье по-голландски, и, когда та не ответила, Маус подумал, что Река сейчас приставит ей к виску пистолет и нажмет курок, но этого не произошло. Вместо этого она подошла к Аннье, приставила дуло к лицу девушки и заставила заглянуть в него, для чего схватила ее за подбородок и повернула к себе лицом. Она вновь что-то крикнула, на этот раз Маус понял одно слово по-голландски, — moeder, — потому что оно было очень похоже на слово mutter. Река вновь что-то выкрикнула, и в ее крике он снова различил слово moeder, а Аннье издала истошный вопль.

Маус услышал у себя за спиной какой-то звук и обернулся. В дверном проеме застыл Иоганнес. Он стоял, вытаращив глаза. Они стали такими огромными, что казалось, в любой момент вылезут из орбит и сольются в один общий глаз. Маус ухватился за дверь и поспешил ее захлопнуть. Иоганнес что-то крикнул ему из-за двери. Но Маус лишь повернул ключ в замочной скважине.

Аннье заговорила, вернее, то что-то шептала, то лепетала сквозь слезы, и все это время взгляд ее был устремлен в пол, а не на дуло «люгера». Она все говорила, и говорила, и говорила. Река слушала, присев рядом с ней на корточки. Пистолет она опустила, чтобы Аннье его не видела. Впрочем, рука по-прежнему продолжала подрагивать.

Река была сильная девушка, такой, как она, он еще ни разу не встречал. А еще она была красавица. С другой стороны, если это было нужно, она могла быть коварной, как змея.

Река выпрямилась и подошла к Маусу. Она посмотрела вниз, на пистолет, как будто только что заметила его у себя в руке. Маус осторожно вынул его из ее пальцев.

Она говорила теперь по-английски, причем довольно громко, чтобы он мог слышать то, что она говорит, а не только плач и лепет сжавшейся на полу предательницы. По ее словам, Аннье не выдала места, в котором они прячутся, а также ничего не сказала про Хенрика, в этом Река была почти уверена. Кроме того, Аннье не раскрыла СД их планов, но лишь потому, что сама ничего не знала. По словам Реки, она сказала немцам, что они собираются угнать поезд, а потом бежать из страны на лодках. Однако не сказала, когда и откуда.