Анна Петровна подружилась с Александрой Петровной Тютчевой, прекрасной музыкантшей и своей дальней родственницей (через Муравьёвых), а также с её сестрой Констанцией Петровной де Додт.

В 1861 году наша героиня снова стала вести дневник. Её записи, сделанные в период с 20 ноября по 18 декабря 1861 года в форме писем С. Н. Цвету, повествуют о студенческих волнениях, произошедших той осенью в столице. Они были опубликованы только через 30 лет после её смерти Б. Л. Модзалевским в журнале «Минувшие годы» (№ 10 за 1908 год) под названием «Петербург в конце 1861 г. (Дневник А. П. Марковой–Виноградской)».

Эти весьма любопытные записи, обойдённые вниманием исследователей (за исключением короткого комментария А. М. Гордина при опубликовании их в составе воспоминаний, дневников и переписки А. П. Керн), характеризуют отношение Анны Петровны к правлению Александра II в 1860–е годы, сильно отличающееся от мнения множества его современников.

События, о которых рассказывает в дневнике Анна Петровна, начались вскоре после введения новых правил для студентов Санкт–Петербургского университета, запрещавших сходки, отменявших бесплатное обучение для «недостаточных» студентов и вольнослушателей; в соответствии с ними из рук выборных представителей студенчества изымалось заведование библиотекой, кассой и другими учреждениями. 18 сентября, вскоре после начала нового учебного года, в университете состоялась многолюдная студенческая сходка, на которой было решено не подчиняться этим правилам. После этой акции правительство временно закрыло университет. В ответ 25 сентября несколько сотен студентов и солидарная с ними неучащаяся молодёжь направились по Невскому проспекту и Владимирской улице к дому попечителя Санкт–Петербургского учебного округа. Там манифестантов ждали полицейские и жандармы, несколько «зачинщиков» были арестованы. С 11 октября правительство, решив, что студенты после арестов организаторов акций протеста успокоились, распорядилось возобновить занятия. Однако на следующий день возле университета собралась большая толпа. Студенты и присоединившиеся к ним сочувствующие требовали освобождения своих товарищей и отмены жёстких правил. К университету были стянуты полицейские и рота Преображенского полка, аресту подверглись около 300 человек.

В строках дневника А. П. Марковой–Виноградской, посвященных этим событиям, отразился её взгляд на эту бестолковую вначале и бессмысленно–жестокую в финале акцию царского правительства. Анна Петровна писала о разгоне последней манифестации и условиях содержания арестованных участников её: «Тут жандармы с лошадьми и преобра–женцы со штыками вышли на сцену кровавым пятном на русскую честь и правительство. Человек шесть было ранено штыками и прикладами. Их гнали в крепость, подгоняя отставших прикладами. В крепости же они были 5 дней без постелей и при гнусной пище. Когда их повезли в Кронштадт (они не знали ещё куда), то один из пароходов зацепился за плашкоут моста и чуть было не погиб; в это время на берегу стояли и смотрели [великие князья] Михаил и Николай Николаевичи… В Кронштадте же, где нам говорили, что их так хорошо содержат, им давали чай (из пожертвованного им) в оловянных кружках, от которых постоянно тошнило, потому что грязные и после больных. Однажды у них по всем камерам сделалась тошнота и корчи… Кроме того, от спёртого воздуха и прочих условий тюремной жизни разразился тиф. Я сама, узнавши это, чуть не написала царю послание или Александре Сергеевне Долгоруковой. Но, к счастью, меня уведомили, что дело решено… 45 ссылаются в отдалённые губернии, а остальные освобождаются!.. Значит, признаются совершенно невиновными?? Да? А за то, что их били, и за то, что они и в голоде и в холоде сидели, лишённые свободы около 2–х месяцев, – за это что?.. Студентам объявили милостивое избавление от тюрьмы 6 декабря – в день тезоименитства наследника!.. Как мило!.. Думала ли я, что доживу до такой безобразной обстановки?.. »

В её мнении Александр II явно проигрывал дяде, Александру I: «А не правда ли, что мой–то царь Александр I был лучше ваших, несмотря на то, что 60 лет назад царствовал?.. Бедная, бедная Россия!.. Я ненавижу его и всё это!.. Что касается меня, я ему совершенно не верю!» Анна Петровна отпускает множество нелестных эпитетов в адрес царя–реформатора, который одобрял, а в некоторых случаях даже сам координировал репрессивные действия правительства в отношении студентов:

«Так легко было властию, Богом нам дарованною (подразумевается император – «помазанник Божий». – В. С.), рассечь этот гордиев узел – всех их выпустить, хоть на поруки, а потом судить и рядить. Самое простое никогда на ум не всходит дуракам!

У меня всегда вертится один характеристический факт об нём (Александре II. – В. С.). После 8–летнего заключения Михаила Бакунина в Шлиссельбургской крепости мать (Варвара Александровна Бакунина. – В. С.), старуха лет около 70, приехала сюда (отец 90–летний умер, не дождавшись); ей сказали, чтобы она попробовала ещё одно средство: встретясь с царём в Петергофском саду, попросить лично царя о помиловании преступного сына. Она, бедная, это и исполнила. Подошла к нему с видом умоляющим и сказала, на вопрос его, кто она, что она мать кающегося сына и проч. и проч. Он остановился, вспомнил, о ком речь, скорчил, вероятно, николаевскую гримасу (она всегда была хорошей физиономисткой и сама признавала, что это «её конёк». – В. С.) и сказал: «Перестаньте заблуждаться, ваш сын никогда не может быть прощён!» И только. Она как стояла, так и повалилась, как сноп, на стоящую тут скамейку. Удивляюсь, как её, бедную, толстую, тучную женщину, не пристукнуло тут же! Он постоял немножко, посмотрел на неё и – пошёл дальше!.. Матери–то, надеющейся на милосердие, каково должны были прозвучать адские слова: «Lasciate ogni speranza» (Оставь всякую надежду – ит.) Дантовы. А вот он теперь в Лондоне, говорят. Желаю ему от всего сердца иметь возможность отблагодарить за прочувствованное его матерью в эти минуты!.. »

Из этого короткого дневника Анны Петровны, охватывающего совсем небольшой период – меньше месяца, можно тем не менее многое узнать и о её мировоззрении, сложившемся за прожитые 60 лет, и о характере, и о взглядах на семейную жизнь, и об отношении к деньгам. В частности, она высказала своё убеждение, что «пожилой человек когда женится, редко бывает удачно»; говоря об одной весьма богатой вдове, собиравшейся выйти замуж за графа Стейнбока, наша героиня решительно заявила: «…Будь я на её месте, не пожелала бы никакого графа, ни князя даже присоединить к этому богатству, а пользовалась бы им с любовию и желанием – поскорее его уничтожить». После получения приглашения нанести визит от генерала Н. Н. Анненкова, женатого на двоюродной племяннице Анны Петровны Вере Ивановне Бухариной, она записала: «Последнему я вовсе не буду рада, потому что церемонные визиты давно оставила. J'ai rompu avec le monde depuis bien longtemps (Я уже давно порвала со светом), да, кажется, никогда и не жила с ним в ладу, слава богу!» Добавим небольшой штрих к её интеллектуальным занятиям: она по–прежнему интересовалась литературными новинками, читала «Современник» и рекомендовала Цвету прочесть повесть семинариста Помяловского «Молотов». И при всём том Анна Петровна оставалась женщиной, с её маленькими слабостями. «Привезите мне духов из Англии непременно, иголок и ножницы», – просила она адресата своего дневника–письма С. Н. Цвета.