— Умоляю. Не надо.

— И вам не советую. Шагайте медленно и, как только доберетесь до стоянки машин, заползайте под одну из них и укладывайтесь поудобнее на спину. Когда увидите, что я появился, зажгите спичку. Главное, как можно меньше движений. Поняли?

— Да, понял.

Хейвелок вышел из будки, но прежде чем перейти через улицу, расстегнул пиджак, вытащил из-за пояса полы пропитанной кровью рубашки и выжал ее прямо на тротуар. Затем сделал с десяток быстрых шагов, чтобы подошвами стереть пятна крови, и свернул за угол в тень. Теперь каждый, кто заметит «ланчию» и начнет изучать следы вокруг, непременно решит, что он побежал по перпендикулярной улице. Остановившись, Майкл с трудом снял ботинки, застегнул пиджак и заковылял через перекресток на другую сторону, где расположился торговый дом «Ариаль и сын».

* * *

Он лежал на спине, держа в руках спички и пялясь на грязное днище «пежо», почти упиравшегося радиатором в стену вокруг автомобильной стоянки. Его мысли были заняты анализом маловероятных ситуаций. Например, возвращается хозяин машины вместе с приятелем, и оба садятся в автомобиль. Как в этом гипотетическом случае остаться незамеченным? Ответ напрашивался сам собой — откатиться в сторону. Да, но куда, направо или налево?

Двойной луч фар, прорезав темноту у въезда на стоянку, прервал эти ценные размышления. Свет погас, машина остановилась, проехав Футов на десять за неохраняемые ворота. Однако двигатель прибывшего автомобиля продолжал работать. Это Саланн давал знать о своем появлении. Хейвелок протиснулся к краю шасси «пежо» и чиркнул спичкой. Через несколько секунд он увидел над собой доктора, а через несколько минут они уже катили на юг по дороге на Антиб.

Майкл забился в угол заднего сиденья, вытянув ноги, незаметный снаружи.

— Если вы помните, — сказал Саланн, — у меня в доме есть боковой вход, прямо с дороги. Он ведет прямо в мой хирургический кабинет.

— Помню. В свое время я им воспользовался.

— Я пройду первым, чтобы убедиться в безопасности.

— Что вы намерены предпринять, если увидите перед домом машины?

— Не хочу об этом думать.

— Но не исключено, что вам все же придется пошевелить мозгами.

— Вообще-то я уже пошевелил. В Вильфранш живет один мой коллега, пожилой человек, настоящий рыцарь без страха и упрека. Хотя мне не хотелось бы втягивать его в наши дела.

— Спасибо за то, что вы для меня делаете, — сказал Хейвелок, глядя в затылок доктору. — Я это очень ценю. — Даже в неверном мелькающем свете было заметно, как поседел Саланн. Еще год-полтора назад в темной шевелюре серебрились лишь отдельные пряди.

— Я, в свою очередь, тоже высоко ценю оказанную вами услугу, — ответил медик негромко. — А ведь долг платежом красен.

— Знаю. Вам не кажется, что сильно похолодало?

— Вовсе нет. Вы спросили про Клоди, так вот, что я скажу вам. Она вполне счастлива со своим мужем — молодым врачом в Ницце — и очаровательным малышом. Два года назад она едва не покончила с собой. Вы знаете, что все это для меня значит, дружище?

— Рад слышать такую приятную новость.

— Кстати, то, что сообщили о вас, просто абсурдно.

— Что именно?

— Они сказали, что вы безумец, опасный психопат, угрожающий всем нам разоблачением, и что в результате все мы погибнем от рук шакалов из КГБ. Поэтому вас нельзя оставлять в живых.

— Это утверждение кажется вам абсурдным?

— Уже целый час, мой ужасный друг. Вы помните того человека в Каннах, с которым я был связан, совершая свой неблаговидный поступок?

— Агента КГБ?

— Да. Кстати, вы полагаете, он хорошо информирован?

— Не хуже остальных из этого сектора, — ответил Хейвелок, — принимая, конечно, во внимание, что, оставив агента на месте, мы накачивали его дезинформацией. Но какое отношение он имеет к нашему случаю?

— Когда до меня дошло сообщение о вас, я позвонил ему. Из уличного автомата, конечно. Чтобы получить подтверждение фантастических заявлений, спросить, каково положение на ярмарке и сколько дадут за американского агента, родом из Праги. Его ответ показался мне и удивительным, и красноречивым.

— Что же он сказал? — поинтересовался Майкл, корчась от боли.

— Вы не котируетесь на рынке ни по высоким, ни по низким ставкам. За вас не дадут ничего. Вы прокаженный, а Москва вовсе не желает подхватить инфекцию. Вы неприкасаемый, больше того, вашего имени вообще не следует упоминать. Следовательно, сделал я вывод, у вас нет возможности выдать кого-либо КГБ. — Доктор покачал годовой. — Рим лгал мне, что означает одно: кто-то в Вашингтоне лгал Риму. «Не подлежит исправлению»? Сообщение не подлежит вере, так будет вернее.

— Могли бы вы повторить эти слова еще кому-нибудь?

— Тем самым я вынесу самому себе смертный приговор. А у моей благодарности, увы, существуют границы.

— Ваше имя не будет названо, даю слово.

— Кто вам поверит, не имея возможности проверить источник информации?

— Энтони Мэттиас.

— Мэттиас?! — резко обернувшись, воскликнул Саланн и вцепился в руль, чтобы не потерять управления. — Да с какой стати?..

— Просто потому, что вы со мной. Опять же даю слово.

— Такие, как Мэттиас, мой друг, существуют вне зависимости от честного слова, данного даже из самых лучших побуждений. Он задает вопросы, и вы отвечаете.

— От вас потребуется всего лишь подтвердить мои слова.

— Но почему он должен верить? А тем более мне?

— Вы сами только что назвали причину. Агент родом из Праги. А он тоже родом оттуда.

— Понимаю, — задумчиво протянул доктор, снова устремив взгляд на дорогу, но я никогда об этом не думал. Даже в голову не приходило.

— Все очень сложно, и я не люблю распространяться на эту тему. Наши семьи давно связаны между собой.

— Я должен подумать. Ступить в отношения с человеком такого калибра означает перевести дело совсем в иное измерение, не так ли? Мы, заурядные люди, творим наши ординарные глупости. Он же личность далеко не заурядная. Он живет в иной плоскости. Как это говорят?

— Играет в другой лиге?

— Именно.

— Но это же не так. Мы играем в одной лиге и в одну и ту же игру. Она ведется против него, против нас всех.

В радиусе четырех кварталов от дома Саланна не оказалось ни единой машины, и необходимость поездки в Вильфранш к престарелому врачу, рыцарю без страха и упрека, отпала сама собой. В кабинете у Саланна с Хейвелока сняли одежду, протерли тело губкой и наложили швы на раны. Саланну ассистировала его жена — не очень общительная, маленького роста женщина.

— Вам следует отдохнуть несколько дней, — заявил француз, после того как его жена вышла из кабинета, захватив с собой одежду Хейвелока, чтобы частично выстирать, а частично сжечь. — Если не будет осложнений, повязка останется на пять-шесть дней, после чего ее следует сменить. Но отдых вам положительно необходим.