Когда Руби поела, они пошли к мешкам. Один из них решено было оставить, чтобы потом, когда по приметам наступит подходящее время, заквасить капусту. В противном случае она может загнить в глиняных горшках. Остальное они намеревались приберечь на зиму. Это была для Ады странная и тяжелая работа — копать похожую на могилу канаву позади коптильни, выстилать ее дно соломой, укладывать там бледные кочаны и снова покрывать толстым слоем соломы. Когда они засыпали канаву землей, Руби отметила это место доской, забив ее повернутой плашмя лопатой, так что та стала напоминать могильный знак.

— Вот, — сказала Руби, — эта доска поможет нам отыскать яму, когда в январе навалит много снега.

Ада же подумала только о том, как неприятно будет в какой-нибудь облачный день в середине зимы — ветер завывает, голые деревья качаются, земля покрыта серым настом — выйти из дома и копать эту засыпанную снегом яму чтобы достать всего лишь один кочан.

Позже в тот же день они сидели на каменных ступенях крыльца — Ада на одну ступеньку выше Руби. Руби прислонилась к ее ногам, как к спинке кресла. Они наблюдали заход солнца. Голубая тень от хребта Джоунас, приближаясь, пересекла ручей и затем пастбище. Конюшня исчезла, словно проглоченная темнотой, при ее пугливом и беспокойном приближении. Ада расчесывала темные волосы Руби английской щеткой из свиной щетины. Она водила щеткой до тех пор, пока волосы не стали гладкими и не приобрели блеск нового ружейного ствола. Затем разделила волосы на семь разных по толщине прядей. Она распустила их по плечам Руби и внимательно стала разглядывать.

Это была идея Ады — сделать друг другу прически и посмотреть, у кого получится лучше, — возникшая, когда она увидела однажды, как Руби рассеянно заплетает замысловатым рисунком хвост Ралфа. Руби стояла рядом с конем, ее мысли витали где-то далеко, глаза были устремлены вдаль, пальцы двигались сами собой среди длинных волос лошадиного хвоста. Это занятие, казалось, помогало ей думать. И это почти усыпляло Ралфа. Он стоял, поставив заднее копыто на кончик, его опущенные веки подрагивали. Однако, после того как она закончила, он слегка присел на задние ноги, озираясь нервно и как-то растерянно, пока Ада или Руби не подошли к нему и не расплели его хвост.

Руби, казалось, так сладко мечтала, пока заплетала косу, что Ада представила ее одиноким и брошенным ребенком, бродившим по сельской округе и заплетающим хвосты старых плужных лошадей, чтобы быть рядом с чем-то живым и теплым. Ощутить другое существо таким способом, интимным и в то же время сдержанным, прикоснуться не прямо к его жизни, а к этому прекрасному и бескровному проявлению жизненной силы. Под влиянием таких мыслей Ада и предложила уложить друг другу волосы, чтобы посмотреть, кто придумает самую сложную, красивую и необычную прическу. Это соревнование могло быть еще более интересным из-за того, что ни одна из них не будет знать, что сделано с ее собственными волосами до тех пор, пока они не пойдут в дом и не встанут перед зеркалом со вторым зеркальцем в руке, чтобы взглянуть, что у каждой из них на затылке. Проигравший должен сделать всю вечернюю работу, в то время как победитель будет сидеть на веранде, покачиваясь в кресле-качалке, любоваться темнеющим небом и считать появляющиеся звезды.

Волосы Ады уже были уложены. Руби трудилась над ними некоторое время, натягивая и скручивая, пока они не прилегли так плотно к вискам Ады, что она чувствовала это натяжение возле уголков глаз. Она попробовала ощупать свой затылок, но Руби отвела ее руку, чтобы Ада не могла предугадать заранее исход их соревнования.

Ада взяла три пряди в центре затылка Руби и заплела простую косу. Это была самая легкая часть работы. С помощью остальных прядей она планировала соорудить замысловатую прическу, сплетя их рисунком в «елочку», каким была сплетена из лозы ее любимая корзина. Она приподняла две пряди с боков и принялась стягивать их наверх.

Четыре вороны во главе с Драным Крылом медленно влетели в лощину и, увидев путало, пришли в ярость. Они улетели прочь, пронзительно крича, словно свиньи во время забоя.

Руби заявила, что это отличный отклик на сооружение Ады.

— Шляпа особенно хорошо смотрится, — заметила она.

— Она из Франции, — сказала Ада.

— Из Франции? — переспросила Руби. — Мы приобретаем шляпы здесь. Один человек в верховьях Восточного притока плетет соломенные шляпы и меняет их на масло и яйца. Шляпник в городе делает касторовые и фетровые шляпы, но он предпочитает деньги.

У нее не укладывалось в голове, что можно заниматься перевозкой шляп через полмира, чтобы продавать их в другой части света. Она считала любого, кто может думать о таких вещах, нестоящим человеком. Не было ни одной вещи во Франции, или в Нью-Йорке, или в Чарльстоне, которую Руби хотела бы иметь. И она нуждалась в очень немногом, чего нельзя было бы вырастить или найти на Холодной горе. Она испытывала глубокое недоверие к путешествию хоть во Францию, хоть куда бы то ни было еще. С ее точки зрения, хорошо было бы устроить мир таким образом, чтобы его обитателям так хорошо жилось в отведенных им местах, что ни у кого не было бы ни малейшей необходимости или желания путешествовать. Тогда не потребуется никаких дилижансов, никаких железных дорог, никаких пароходов — все средства передвижения станут не нужны. Люди будут с удовольствием оставаться дома, поскольку путешествия — это источник многих несчастий как теперь, так и раньше. В таком устойчивом мире, который она рисовала в воображении, можно жить много счастливых лет, слушая лай соседских собак, и все же никогда не пытаться выйти дальше собственного поля, чтобы посмотреть, кто это разевает пасть — гончая или сеттер, гладкий пес или косматый.

Ада не нашла нужным спорить, так как считала, что ее жизнь движется к тому, что скоро ни путешествия, ни заграничные шляпы не будут иметь для нее никакого значения. Прическа была закончена, и она смотрела на нее с разочарованием. Несмотря на все усилия создать произведение искусства, эта прическа совсем не соответствовала той, которую она создала в своем воображении. Ада подумала, что это сооружение на голове Руби выглядит как конопляный канат, уложенный в бухту пьяным матросом.

Ада и Руби поднялись со ступенек и стали поочередно ощупывать прически друг у друга, приглаживая случайно выбившиеся волоски и заправляя их на место. Они прошли в комнату Ады и, встав спиной к большому зеркалу на крышке комода и глядя в маленькое ручное серебряное зеркальце, сравнили изображения. Прическа у Ады была простой и тугой. Прикоснувшись к ней пальцами, Ада подумала, что у нее такое ощущение, будто прикасаешься к ветке каштана. Можно работать весь день напролет, и волосы не растреплются.

Когда подошла очередь Руби, она смотрела на себя очень долго. Ей никогда прежде не приходилось видеть свой затылок. Руби ощупывала волосы, похлопывая по ним ладонью снова и снова. Она объявила, что прическа безупречна, и слушать ничего не хотела, заявив, что победа присуждается Аде.

Они вернулись на веранду Руби вышла во двор, собираясь приняться за вечернюю работу, но вдруг остановилась. Она постояла, оглядываясь вокруг, затем посмотрела на небо. Потом прикоснулась к волосам на затылке у шеи, пробежала пальцами выше, к короне у нее на голове. Из тени от веранды было видно, что еще достаточно света для чтения, и Руби сказала Аде, что они могли бы прочитать несколько страниц из «Сна в летнюю ночь». Так что они снова уселись на крыльце. Ада читала, давая объяснения по ходу чтения, и, когда она дошла до слов Плутишки Робина: «Ржать, лаять, хрюкать, жечь, реветь, как конь, пес, вепрь, огонь, медведь»[26], — Руби тут же оживилась и все повторяла эти слова, как будто в них было заключено большое значение и каждое из них само по себе доставляло ей наслаждение.