Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дима на два дня уехал в Тель-Авив. По делам бизнеса или просто проветриться. Свету радовали его отлучки, в такие дни, предоставленная самой себе, она много читала, сидя в кресле возле Иордана. С реки несло сыростью, Света приносила одеяло, сигареты, чай в термосе и погружалась в придуманный мир.
Чубайс приехал с утра, вытащил каяк из сарая и принялся за ремонт. Поработав минут сорок, он вальяжной походкой приблизился к креслу, в котором устроилась Света, и спросил:
— Чаем не угостишь?
— Вот что, Толя, — твердо сказала Света, ожидавшая такого хода развития событий и приготовившаяся к нему. — Пока Димы нет, не подходи ко мне. Мало ли что могут подумать. А лучше всего подыщи себе на эти два дня занятие в другом месте. Проживут каяки без твоего ремонта.
— Да ты чего, мать? — деланно удивился Чубайс. — Чаю нельзя попросить?
— Сам прекрасно знаешь чего, — ответила Света, плотнее закутываясь в одеяло.
— Ну, как хочешь, — обиженно произнес Чубайс и вернулся к работе.
Света попробовала снова погрузиться в книгу, но не получалось. Разлетались мысли, словно ласточки перед дождем, метались в разные стороны. Может, зря человека обидела. Действительно, всего лишь чаю попросил, а она взяла и приложила мордой об стол. Ну так что теперь делать, не звать же его обратно?! Чувство вины точило ее сердце, чтобы скоро, уже очень скоро вырваться наружу в неожиданном для нее самой проявлении.
Приехав утром на станцию, Чубайс оставил ворота открытыми. Лень было снова вылезать из машины и затворять, все равно на обратном пути придется проделывать эти операции в обратном порядке. На станцию кроме него и Димы неделями никто не заглядывал, поэтому ни о какой опасности он даже не помыслил.
Пока Света пыталась сосредоточиться на книге, раздался рев мотора и на станцию ворвался зеленый джип «сузуки». Лихо подлетев к самой кромке воды, он замер как вкопанный. Из джипа вывалилась теплая компания: три парня хорошо навеселе и две накрашенные девахи, тоже принявшие на грудь. Где и когда они успели набраться с самого утра, осталось целиком на их совести, расследование сего вопроса выходит за рамки нашего повествования.
— Эй, хозяева! — бросил один из парней, нетвердым шагом приблизившись к Чубайсу. — Лодку нельзя взять? Покататься желаем!
Пускать эту компанию на реку означало нажить большие неприятности. Добром бы такая прогулка не кончилась и отвечать пришлось бы тому, кто, видя, в каком состоянии пребывают клиенты, все-таки позволил им сесть в лодку.
— Станция не работает, — миролюбиво ответил Чубайс. — Вода холодная…
— Зато мы горячие, — со смехом оборвал его второй парень, управлявший джипом. Он был трезвее других и настроен куда более решительно. — Давай плавсредство!
— Ничего не выйдет, ребята, — развел руками Чубайс. — Каяки сложены в сарае и заперты до начала сезона.
Девахи картинно взвыли.
— А этот? — водитель пнул носком кроссовки оранжевый бок лежащего перед Чубайсом каяка.
— Этот на ремонте. Вы на нем полдороги не пройдете, потонете на первом же пороге.
— Ладно, — пьяно махнул рукой первый парень. — Не везет нам сегодня, куда ни сунемся, все на фиг закрыто!
— Очень сожалею, — снова развел руками Чубайс. — Весной приезжайте, когда снег на Хермоне тает. Вот когда самое катание!
— Спасибо, утешил, — отозвался водитель. — До весны еще дожить нужно.
Компания забралась в джип, и водитель, желая компенсировать неудачу, помчался по станции, лавируя между эвкалиптами, точно лыжник на слаломе.
— Ненормальные! — закричала Света, вскочив с места. — Сейчас расшибетесь!
Но водитель хорошо владел машиной. Визжа тормозами и завывая мотором, джип пронесся сквозь станцию, вылетел через распахнутые ворота и скрылся. В наступившей тишине разнесся отчаянный собачий визг, моментально перешедший в жалобное скуление.
— Что это такое?! — вскричала Света. Сердце ее оборвалось. Она бросилась к месту, откуда доносился голос умирающей собаки, и ее глазам открылась ужасная картина. Лавируя между стволами, джип наехал на мирно спящего под эвкалиптом Франклина и раздавил его. Кровь, кишки, клочья шерсти разлетелись во все стороны. Когда Света подбежала к своему любимцу, Франклин еще скулил, но глаза его уже стекленели, и спустя несколько секунд душа собаки оставила бренное тело и умчалась в заоблачные выси.
Свете показалось, будто она теряет рассудок. Неожиданная смерть любимого существа сбила ее с ног. Она упала на колени возле изуродованного трупа Франклина.
— Неужели это навсегда? — шептала она, не в силах прикоснуться к залитой кровью и желудочной слизью шерсти. — Навсегда, навсегда, навсегда…
И вдруг, неожиданно для самой себя, Света начала молиться.
— Только об одном Тебя прошу, — горячечно шептала она, не веря, не в силах поверить случившемуся, — верни назад время, на какие-нибудь десять минут, верни его назад. Дай мне еще раз обнять живого Франклина, прижать к себе, укрыть от колес.
Слезы лились из глаз, текли минуты, а Франклин, вернее то, что от него осталось, лежал перед ней безучастный, бездыханный и уже совершенно чужой. Смерть властно и непреклонно провела между ними невидимую, но хорошо ощущаемую границу.
— Пойдем, Света, — Чубайс сначала осторожно прикоснулся к ее плечу, а затем подхватил под руки, поднял с колен и повел к домику. Он обнимал ее за плечи, но она не воспринимала его объятие как прикосновение мужчины, ее мысли и чувства были далеко.
В домике Чубайс усадил за стол безжизненно повисшую Свету и кинулся наружу.
— Сейчас, я сейчас! — крикнул он.
Прошло несколько томительных минут. Света безучастно смотрела в одну точку. Вместе с Франклином в ней умерла какая-то часть ее личности, и покалеченная душа судорожно зализывала место разрыва.
Чубайс возник на пороге, точно чертик из табакерки. В руках он держал бутылку виски.
— Вот, — сказал он, переступая порог. — Помянем собачку. Славный был песик.
Он по-хозяйски достал стаканы, налил Свете до краев, себе плеснул не меньше, однако пить не стал, а лишь пригубил. Света же большими глотками осушила свой стакан.
— Съешь что-нибудь, — Чубайс вытащил из холодильника нарезанный сыр. Света автоматически взяла ломтик, положила в рот.
Чубайс снова налил виски.
— Еще по одной?
Она отрицательно покачала головой. Мир поплыл и закачался, но сосущая боль под сердцем отступила. Она осталась одна, самого близкого существа уже не было рядом. Хотелось кричать, кататься по полу от невыносимой тоски, от
