Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мамелта кивнула.
— Кровь, скорее всего, поверил, что операция увенчалась полным успехом, — приободрившись, продолжал Шелк. — Он не подозревает, что именно его собственная дочь вселяется в женщин; он уверен — и, возможно, уже много лет, — что она больше не способна ни в кого вселяться. Мне кажется, что эта операция действительно не давала ее таланту проявиться до тех пор, пока Мукор не стала старше; одновременно она повредила ее умственные процессы. Со временем часть мозга восстановилась, и ее способность вернулась; получив второй шанс, она ведет себя достаточно осторожно, летает как можно дальше и скрывает свой восстановившийся талант. Однако она, похоже, следовала за отцом или другими домочадцами туда, где живут женщины, и, несомненно, позже следовала за мной. Что-нибудь из этого кажется тебе знакомым, Мамелта? Ты можешь рассказать мне хоть что-нибудь об этом?
— Операция была перед тем, как я поднялась на корабль.
— Понимаю, — сказал Шелк, хотя ничего не понял. — И…
— Он прилетел. Сейчас я вспомнила. И они бичами загнали нас внутрь.
— Так это было невольничье судно? У нас, в Вайроне, нет рабов, но, насколько я знаю, в некоторых других городах есть, и на Амнисе[13] есть невольничьи суда, которые грабят рыбацкие деревушки. Было бы очень неприятно узнать, что за пределами витка тоже есть невольничьи суда.
— Да, — сказала Мамелта.
Шелк встал и надавил на середину двери, как делала Мамелта, но дверь не открылась.
— Еще рано. Она откроется автоматически, скоро.
Он опять сел, чувствуя, что, необъяснимо, все помещение скользнуло влево и продолжило падать.
— Корабль прилетел и?..
— Мы вызвались добровольно. Они были… ты не могла сказать «нет».
— Ты помнишь мир, который был снаружи, Мамелта? Траву, деревья, небо и все такое?
— Да. — Уголки ее рта изогнулись в улыбке. — Да, вместе с братьями. — Ее лицо оживилось. — Играем в мяч в патио. Мама не разрешала мне выходить на улицу, как им. Там фонтан, и мы бросаем мяч через воду, и, когда его ловишь, он мокрый.
— А ты помнишь солнце? Оно короткое или длинное?
— Не поняла.
Шелк порылся в памяти, вспоминая все, что майтера Мрамор говорила о Коротком Солнце.
— Видишь ли, — осторожно сказал он, — наше солнце длинное и прямое, линия горящего золота, ограждающая наши земли от небоземель. А как оно выглядело у тебя? Диск, висевший в середине неба?
Ее лицо сморщилось, из глаз полились слезы.
— И никогда не вернуться назад. Обними меня. Ох, обними меня!
Он так и сделал, неуклюже, как мальчик, остро ощущая мягкое теплое тело под грубой черной сутаной, которую ссудил ей.
Глава десятая
В животе Витка
Гагарка перегнулся через приземистую балюстраду святилища Сциллы, изучая зазубренные плиты серого камня, торчавшие из земли у подножия утеса. В небосвете их неровные угловатые поверхности казались призрачно-бледными, но трещины и расщелины между ними были черными, как смола.
— Здесь, здесь! — Орев с энтузиазмом клевал Сциллу в губы. — Бог съесть!
— Я не пойду обратно с тобой, — сказала Синель Гагарке. — Ты зазря заставил меня пройти сюда в хорошем шерстяном платье. Лады. Ты бил меня, пинал меня — лады. Но если ты хочешь, чтобы я пошла обратно с тобой, тебе придется меня нести. Попробуй. Ударь меня еще пару раз, а потом врежь ногой. Увидишь, встану ли я.
— Ты не можешь остаться здесь на ночь, — проворчал Гагарка.
— Не могу? Погляди на меня.
Орев опять клюнул:
— Здесь, Гаг!
— Ты здесь. — Гагарка поймал его. — А теперь слухай сюда. Я брошу тебя туда, как бросал с дороги, пока мы шли сюда. Ищи патеру. Если найдешь, свисти.
— На этот раз он не вернется, — устало и равнодушно предупредила Синель.
— Конечно, вернется. Давай, птица, пошевеливайся. — Он швырнул Орева через балюстраду и смотрел, как тот скользит вниз.
— Есть сотня мест, куда этот длинный мясник мог упасть, — сказала Синель.
— Восемь-десять, не больше. Я посмотрел.
Она растянулась на полу:
— Клянусь Молпой, я так устала!
Гагарка повернулся к ней:
— Ты взаправду хочешь остаться здесь на ночь?
Если она и кивнула, под куполом святилища было слишком темно, и он не заметил.
— Кто-нибудь может выйти из него.
— Кто-нибудь хуже тебя?
Он хрюкнул.
— Это так смешно. Держу пари на все, что у меня есть, что, если ты проверишь каждого идиота в этом забытом богами городишке, ты не найдешь и одного…
— Заткнись!
Она замолчала на какое-то время, то ли от страха, то ли от крайней усталости, она не могла сказать. В наступившем молчании она услышала плеск волн о подножие утеса, рыдание ветра в странно изогнутых колоннах святилища, звонкий стук крови в ушах и ритмичные удары сердца.
Ржавчина сделала бы все терпимым. Вспомнив пустой пузырек, который она оставила на кровати в заведении Орхидеи, она представила себе другой, — в двадцать раз больше, больше бутылки, — полностью наполненный ржавчиной. Она бы вдохнула щепотку, потом положила бы большую порцию на губу и пошла бы обратно с Гагаркой к тому месту, где ты чувствуешь себя так, как будто тебя подвесили в воздухе; там бы она столкнула его с обрыва, и он полетел бы вниз, все ниже и ниже, пока не упал бы в озеро.
Но нет такого пузырька, и никогда не будет, и полбутылки красной, которую она выпила, давно растворилось в ней; она прижала пальцы к пульсирующим болью вискам.
— Эй, птица! — проорал Гагарка. — Где ты там? Свисти!
Если Орев и услышал его, то не ответил.
— Зачем он пришел сюда? — задумчиво спросил Гагарка.
Синель завертела головой из стороны в сторону:
— Ты уже спрашивал меня об этом. Понятия не имею. Я помню, что мы приехали сюда на телеге или в чем-то в этом роде, ясно? Лошади. Только командовал этим телом кто-то другой, и я бы хотела, чтобы она вернулась. — Она укусила себя за сустав пальца, пораженная собственными словами, и устало добавила: — Она бы справилась лучше меня. И лучше тебя, тоже.
— Заткнись. И слушай. Я собираюсь
