Геллер плеснул в лицо холодной воды. До вечера ему предстояло сделать еще множество дел, не терпящих отлагательства: перебрать бумаги, оставшиеся после Дисотто и Райка, собрать капитанов, обсудить с ними сложившуюся ситуацию… А под вечер поприсутствовать на сожжении тел убитых генералов, да еще и произнести речь, чествующую ушедших в мир иной. Хотя, если рассудить здраво, что такого мог сказать он, Геллер Накори, который едва их переносил – да и генералы не баловали его своей благосклонностью?

Взяв из рук почтительно застывшего пехотинца полотенце, Геллер вытер лицо; на белой холстине остались грязно-бурые разводы.

Ах, да. Кровь. Кровь убитого им врага, которому хватило смелости просочиться в лагерь – но не хватило ее, чтобы напасть при свете дня.

Командор невольно передернул плечами; в душе медленно поднималось мерзкое ощущение того, что он весь заляпан кровью, которую так просто не оттереть тряпкой. Захотелось влезть в бадью с горячей водой, и тереть, тереть себя мылом… Да что за наваждение такое? Вон, Миральда, и та спокойно отправилась отдыхать, а ведь женщина! А он, мужик, командор, тень Императора – переживает как ребенок, что разрубил нелюдь… Может, все дело в том, что горе тебе, если раздавишь упыренка, если встретишь болотную ночницу, если…

Геллер мотнул головой. Бабьи сказки все это, не более. Что ж, зря он учился наукам вслед за Императором, чтобы верить во всю чушь, когда-то слышанную от старух?

Он поймал себя на том, что стоит и самым наиглупейшим образом пялится на полотенце. А солдат, подававший ему воду для умывания, испуганно таращится на своего командора, ни с того, ни с сего впавшего в глубокую задумчивость при виде кровавых разводов. Геллер раздраженно отдал ему полотеце, махнул рукой – иди, мол, чтобы духу твоего здесь не было.

И тут его окликнули.

– Мой командор!

Оказалось, что три капитана, совершенно бесшумно приблизившись, наблюдали за ним. Геллер нахмурился. Чего они хотят от него сейчас, когда совещание было назначено им на полдень?

– Мой командор. – вперед шагнул один из троицы, самый старший, весь седой – но еще крепкий телом, поджарый, как матерый волчище. И, к немалому удивлению, в его взгляде Геллер не увидел ни тени той насмешки, которую видел во взглядах покойных ныне генералов. Порывшись в дальних закоулках памяти, он выудил имя капитана.

– Что тебе, Ларек? Мы встретимся в полдень, как и было оговорено.

Капитан почтительно склонил голову.

– Да, командор, в полдень. Но я, Шеймал и Крайм решили явиться к тебе, командор, чуть раньше. Видят Небеса, ты еще молод, но не глуп. Мы хотим предупредить, что совет капитанов крайне недоволен происходящим. Я хочу, чтобы ты был готов ответить на вопросы, которые тебе зададут другие. Эта женщина, которую ты подобрал… Она что, ведьма? Все видели раны на телах убитых дэйлор. Наше доброе оружие не оставляет таких следов. Нехорошие слухи ползут, командор. Говорят, что она тебя околдовала, и что заведет всех на погибель, что она – лазутчица дэйлор. Тем паче, что она – черная ведьма, как толкуют… Ты должен принять решение, командор.

Геллер шагнул вперед, к капитану. Подозрительно вгляделся в темные, неопределенного цвета глаза Ларека – уж не насмехается ли тот? Но нет. Все, что Геллер смог увидеть в прямом, открытом взгляде бывалого вояки, оказалось просто желанием помочь.

– Я благодарю тебя за предупреждение, капитан. Я… буду готов ответить на все вопросы, которые мне задаст Совет капитанов. И еще – разве я похож на человека, попавшего во власть темных чар?

Ларек покачал головой.

– Негоже командору покидать армию, уединяясь с женщиной, командор. Люди говорят об этом… много чего. По молодости ты сам подставляешь себя под удар.

Геллер внезапно разозлился, но не на честного Ларека – а на самого себя. Командор должен быть выше армии, должен вести ее за собой… Дурак. Действительно, молодой дурак, иначе и не скажешь.

– Я не околдован, Ларек, – сухо процедил он, – и сегодня же женщина переселится в отдельную палатку. Но прогонять я ее не собираюсь, ибо действую по указу Владыки.

Слегка приврал, конечно… Владыка знать не знает, что командор удосужился приволочь ведьму да еще оставить ее при себе. Надо будет как можно быстрее отослать женщину в Алларен… Только вот разве не он, Геллер, должен представить ее Императору?!!

– Молодость не помеха мудрости, – капитан почтительно склонился, – я и мои товарищи на твоей стороне, командор. Но вряд ли мы сможем противостоять остальным двенадцати.

Отсалютовав, он круто развернулся на каблуках и пошел прочь. Шеймал и Крайм последовали за ним.

Геллер огляделся, прикидывая, сколько человек могло слышать этот разговор. Оказалось – не так уж и много. Всего лишь два солдата, что были в карауле у шатра командора. Проходя мимо них, Геллер остановился, злобно процедил:

– Если будете слишком много болтать, повешу.

И, не дожидаясь ответа, шагнул в мягкий, приятный полумрак.

… Разумеется, ведьма и не думала ложиться спать. Она деловито увязывала в узел то немногое, что Геллер выдал ей в качестве личных вещей, не забыв прихватить пару простыней. Командор устало прислонился к обтесанному бревну, что служило одной из опор шатра.

– Ты куда-то собралась?

Миральда подняла глаза, и оказалось, что совсем недавно она плакала.

– Я… я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за меня. Мне лучше уйти, Геллер. Или… Ты же не хочешь, чтобы взбунтовавшаяся толпа сожгла меня на костре, а кости растащила на талисманы от темной нелюди? Если не возражаешь, я возьму с собой немного одежды и белья…

И она виновато кивнула на пухлый узел.

– Мне казалось, мы обо всем договорились. Твои собственные слова разве ничего не значат для тебя? Слова ведьмы, а?

Миральда поежилась, словно в шатре вдруг стало очень холодно и неуютно.

– Но, Геллер, я слышала все, о чем тебе говорил тот человек, Ларек.

– Тебя не касается то, о чем он говорил со мной. Разбирай свой узел, ты остаешься здесь. Только, пожалуй, надо тебе все-таки выделить палатку…

Ведьма встряхнула узел.

– Нет. Я все-таки исчезну, на твое же благо.

Геллер скрипнул зубами. Ну что за упрямая женщина? Как переубедить ее, по возможности не применяя силу?

И вдруг… Словно кто-то другой заговорил его губами, кто-то, уже не принадлежащий этому миру, но от этого не растеявший и толики своего могущества…

– Что ж, дело твое, Миральда. Иди, продолжай оплакивать своих убитых сестер, которые по-прежнему помнят тебя и навещают. Продолжай и дальше сходить с ума. Надеюсь, что ты еще будешь видеть хоть что-нибудь, кроме лиц тех, кого больше нет.

Она медленно выпрямилась. И без того бледные щеки, казалось, утратили последний намек на румянец. До Геллера донесся невнятный шепот: