Как это было, когда мама рассталась с синьором Бруни? Она тоже плакала? Но у нее были муж и дети у нее был дом, куда она могла вернуться. Дом. Это действительно беспокоило меня. Куда я могла поехать, так чтобы меня там приняли?

Я постаралась успокоиться, но в висках у меня стучало и голова шла кругом. Я слышала звук воды, звуки города, все они смешивались, превращаясь в звук океана. Не рев, а скорее рокот. Как водопад.

Выходя из бара на Виа Венето, куда я заглянула выпить еще кружку пива, я чуть не попала под машину. В баре не было ни одной женщины, я чувствовала себя неловко. У меня болела голова, я ощущала, как в висках пульсирует кровь, и мне казалось, что вместо тротуара зияет яма. Была видна только тень, но я не могла заставить себя ступить на нее. Я не видела, что отбрасывало эту тень, что стояло между солнцем и тротуаром. Ни деревьев. Ни высотных домов. Просто растекшееся пятно темноты у меня под ногами и приглушенный звук.

Я немного побродила вокруг, направляясь, как я думала, в сторону станции, пока я не дошла до огромной церкви. Это была, как я теперь уже знаю, церковь Сан-та-Мария Маджиоре. Я поднялась по длинному пролету ступеней и зашла вовнутрь. В интерьере я не нашла ничего привлекательного. Она была просто большая. Не такая большая, как готический собор, не «большая» в смысле огромная, или просторная, или высокая, или внушительная, а «большая» в смысле громоздкая. По обе стороны нефа тянулись длинные ряды исповедален (как Порта Поттис во время рок-концертов на открытом воздухе) с вывесками LIBERO и OCCUPAIT),[152]как вывески на туалетах в поезде. И еще там были вывески с указанием языка или языков, на которых говорили разные исповедники: не только английский, французский, испанский и немецкий, но и русский, польский, венгерский, китайский, японский, хинди, урду. Место представляло собой международный перекресток. Около некоторых исповедален люди, в основном иностранцы, ждали, выстроившись в очередь. У меня возник неожиданный порыв встать в одну из очередей, чтобы исповедаться. «Облегчиться», я думаю, было бы более точным названием того, чего мне хотелось, но в тот момент мне казалось, что я хотела исповедаться.

Конечно же, я не имела ни малейшего представления о том, с чего начинать исповедь. Я знаю, существует формула: «Простите меня, Отец, я согрешила», что-то в этом роде, но с чего человек должен начинать? Надо ли мне притвориться, или я должна начать с того, чтобы объяснить, что я на самом деле не католичка? Мне больше повезет, если я буду говорить по-английски или по-итальянски? Я остановилась на итальянском языке, так как в итальянской очереди никого не было, хотя наверху была маленькая табличка с надписью OCCUPATO. Через десять минут я начала думать, что допустила ошибку, – другие очереди непрерывно продвигались, – как вдруг дверь открылась и появилась женщина, одетая в простое черное узкое платье, облегающее фигуру, очень элегантная, ее волосы были забраны назад в шиньон, как у принцессы Грейс. Ее темные глаза, таинственные от горя, были опущены, и она не узнала меня, но, я думаю, я узнала ее. Марго, мое призрачное второе «я», которая обошла меня даже в горе! Я настежь распахнула дверь исповедальни, даже не постучав. Там была скамейка для сидения и скамеечка для коленопреклонения. Я села и начала объяснять.

– Извините, – сказала я. – Scusi. Падре, вы там? Ау?

– В чем дело?

– Простите меня, Падре, я не совсем католичка, но… – это было все, что я успела произнести.

– Вы, протестанты! – закричал он. – Вы приезжаете в Италию и сразу же хотите покаяться в своих грехах. Я ничем не могу помочь вам. Если вы хотите исповедаться, почему бы Вам не присоединиться к церкви?

– Действительно, – сказала я. – А почему бы вам не присоединиться к роду человеческому?

Я не достигла чего-то большего, но зашла достаточно далеко, чтобы измениться. Вместо того чтобы утонуть, я взлетела ввысь. Я чувствовала себя замечательно; я летела в верхних слоях атмосферы, не в самолете или космическом корабле, а на своих крыльях. Я могла смотреть на все сверху вниз, видеть всю картину сразу. Это как когда ты настроена на мужчину и знаешь, что он находится в гармонии с тобой, и что вот оно на подходе, что все вот-вот произойдет и уже ничто не может это остановить. Только я чувствовала это по отношению ко всему миру.

Я куда-то шла, я не знала, куда я направлялась, но то и дело встречала что-то знакомое, что-то, что я видела с мамой и Сандро: Колизей, фонтан Треви, костел Сан-Анджело, Пантеон. Когда я дошла до Пантеона, что-то щелкнуло в моем мозгу: магазин, где Сандро купил почтовые открытки. Я хотела купить несколько старых почтовых открыток со старыми марками, чтобы получить возможность переписать заново свое прошлое и заставить его стать другим. Я вела поиск методично, все расширяя и расширяя радиус, как собака, пытающаяся взять след. Я нашла его на третьем круге: «La Casa delta Stilografica» – «Дом авторучек».

Там было полно авторучек, буквально тысячи авторучек. И механических карандашей тоже, но больше авторучек. Шариковые, роликовые, перьевые, рейсфедеры и, конечно же, авторучки, новые и антикварные различных известных фирм: «Вотермэн», «Эстербрук», «Паркер», «Шефер». Было много и незнакомых названий: «Дюпон», «Лэми», «Омао», «Нижи», «Элисэ», «Пеликан». Они были любых цветов, а некоторые многоцветные, сразу несколько цветов. Длинные и короткие, толстые и тонкие. Я просто влюбилась в одну из этих больших черных ручек фирмы «Монблан» за шестьдесят долларов.

– Как может авторучка стоить так дорого? – спросила я у продавца.

– Она золотая, – сказал он, – восемнадцать карат золота. Посмотрите. – Он достал ручку из застекленного прилавка, вынул ее из футляра, и открутил колпачок. – Эти полоски золотые, видите, как они сходятся все вместе вот здесь?

Я кивнула.

– Золото хорошо тем, что оно не ржавеет. Но оно мягкое, вот поэтому… Вы видите эту линию прямо на кончике, видите?

– Да.

– Это иридий. Вы знаете, как им удалось поместить его прямо на кончик пера?

Я отрицательно покачала головой.

– Он вплавлен туда при помогли паяльной лампы, похожей на стеклодувную трубку.

– Я хотела бы купить открытку, – сказала я. Он повел себя так, будто не понимает, о чем я спрашиваю, но купюра в пять тысяч лир привела его в чувство. Он направил меня вверх по лестничному пролету в длинную узкую комнату, где были выставлены различные открытки вместе с чернилами, снова ручками, непогашенными марками и огромным количеством резиновых печатей, чтобы погашать их из любого города и любой датой на ваш выбор.

Другой продавец спросил меня, для чего мне это нужно, и я ответила:

– Ни для чего особенного. Я просто хотела посмотреть. Открытки были сгруппированы по городам. Самую большую секцию составляли открытки из Рима, но были представлены все провинции Италии. Я выбрала черно-белую открытку со скульптурой Бернини «Аполлон и Дафна».