– Последние времена настали! – Дружинник обреченно махнул рукой и запоздало поклонился Огнеяру. – Пойдем, князь чуроборский! Не прогневайся, если чем не угодили, мы тут люди несведущие…

– Ладно, ладно! Давай шагай! – оборвал его Огнеяр. И добавил, когда вся толпа уже вывалила назад в верхние сени: – Кол заберите!

Челядинец послушно вернулся и забрал с ковра осиновый кол. Дверь закрылась. Оставшись одна, Дарована огляделась. Лучина почти догорела, серебряный ковшик поблескивал перед скамьей, брошенный гребень смутно белел в углу, на пестром ковре темнело широкое мокрое пятно отвара дедовника. Только что здесь был Огнеяр, Огненный Змей, сын Велеса… Она вызвала из Подземелья противника для Громобоя. Только сейчас Дарована осознала всю важность сделанного ею, о чем уже сказал Огнеяр: ее руками проложен мост к возвращению весны! Но самое главное еще было впереди.

До Ладиной рощи Громобой добрался перед рассветом. Было еще почти темно, только серое небо, затянутое ровной непроглядной пеленой тяжелых туч, испускало тусклое сероватое мерцание. В темноте священная гора была видна издалека – она сияла мягкими радужными переливами, как чудесный шатер, как живое облако света. Она манила, прятала в себе божественные тайны, она тянула к себе, и Громобой во весь опор мчался к ней, мчался на свет радужной стены, чувствуя, что цель его длинного похода близка. Во тьме не было видно толком ни реки, ни самого Славена; Громобой даже не помнил сейчас, что тут должен быть какой-то город.

Расставшись с огнищем Пригоричей, он двигался к священной роще почти без остановок: днем он шел человеком, а ночью скакал конем, не замечая усталости. Жители огнищ, куда он заходил среди дня, мало чем могли угостить его, но все же не решались нарушить закон гостеприимства. Но не их жесткий хлеб пополам с желудями или сосновой корой прибавлял Громобою сил. День и ночь его толкало вперед ощущение близости цели. Цели, ради которой он родился на свет! Еще немного – и перед ним встанет гора света, ворота к темнице Лели-Весны. Его ждет битва, к которой он шел так долго, шел с самого своего рождения; он родился для того, чтобы победить в этой битве. Что с ним будет потом, он не думал, никакого «потом» сейчас не существовало. Существовали лишь заснеженный умирающий мир и Весна, спящая священным сном где-то в далеких подземельях. Ледяные горы и Огненный Змей, охраняющий подступ к ним. Кольцо Небесного Огня в мешочке на шее и ноги, чтобы нести его по назначению.

Гора света все росла, приближалась, и Громобой все ускорял бег. Огненной молнией он промчался над берегом Сварожца, рассыпая снопы искр из гривы и хвоста, и в следах его копыт эти искры еще долго тлели, отмечая пройденный путь мерцающей в снегу дорожкой. И ни одного живого существа больше не было вокруг; казалось, он остался один во всем этом мире, один среди бескрайних снегов, молчащих лесов, один между спящей землей и замкнутым небом. Он был одинок, как одинок был Сварог в те первоначальные времена, когда ему только предстояло взять искры Огня-Сварожича и бросить их в Бездну, чтобы они осветили ее и породили свет, а за ним и весь живой, дышащий, теплый мир. Он, огненный конь, выдыхающий искры и пламя, был тем Огнем, освещающим молчащую бездну вечной зимы. И он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы сделать свое дело и вернуть этому миру тепло, дыхание, жизнь.

Приблизившись к горе света вплотную, Громобой замедлил шаг, потом остановился. В облике коня он соображал не хуже, чем в человеческом, но ему было трудно понять, что же такое перед ним. Стена радужного света выглядела плотной, ярко сияла в темноте, и Громобою казалось даже, что он уже не на земле, не в Яви, что этот стремительный бег через ночь к свету перенес его в Правь, а он в темноте не приметил границы. В этом мире для него существовала только одна цель – попасть за эту радужную стену. Стоило вглядеться в нее пристальнее, как сквозь фиолетовое мерцание Громобой начинал различать склон горы, пояс крупных белых валунов, траву и березы с полураспустившимися листьями. Там жила весна. А между этими деревьями порхало нечто, похожее на крупную, сверкающую белизной птицу; ее очертания были размыты, и Громобой видел только скользящее пятно яркого света, блуждающую утреннюю звезду. И он знал, что это такое: это была сама душа этого плененного мира весны. Сама весна. Она была здесь, она была совсем близко.

Громобой собрался с силами, нагнул голову, несколько раз ударил копытами по снегу, как будто разминаясь, а потом огненным копьем ринулся вперед и исчез за стеной света…

– Вот она, Ладина роща!

– Да я уж вижу! – Огнеяр кивнул и остановился.

Уперев руки в бока, он оглядывал гору, окутанную радужным светом, и тихо посвистывал. На другое же утро после своего освобождения из Бездны он повел Даровану сюда; княгиня Жизнеслава и Светловой были так потрясены его внезапным появлением, да еще в облике Огненного Змея, что даже вопросов ему не задавали. А ему хотелось действовать; выбравшись на волю, он теперь жаждал вызволить и Лелю.

Дарована стояла рядом, сунув руки в рукава голубой шубки, и посматривала не столько на гору, которую уже видела, сколько на самого Огнеяра. Она как будто хотела прочитать по его лицу, как ему нравится это зрелище, а вернее, видит ли он здесь какие-нибудь пути к действию. Теперь, когда трудное дело – вызволить сына Велеса из подземелья – удалось ей так хорошо, она еще тверже поверила в свои силы и промедление стало казаться ей еще более нестерпимым. Ее томило стремление немедленно что-то сделать; вдвоем с Огнеяром они составили силу, которая может помочь беде, а значит, не имеет никакого права оставаться в бездействии! Велес – Макошь – Перун; Подземелье – Земля – Небо; Навь – Явь – Правь… Весь мир построен на сочетании трех взаимосвязанных и взаимно друг друга дополняющих частей; боги оторваны друг от друга, потому-то они и не могут вернуть мир к разрушенному порядку. По отдельности все они трое были бессильны; теперь же, когда Макошь вдохнула в нее свою силу и она встретила Огнеяра, две части из трех соединены. Теперь им нужно только найти Громобоя… Им нужно как можно скорее его найти!

Огнеяр чувствовал то же, что и она, и это подбадривало и радовало Даровану. Странно, но после вчерашнего она совсем перестала бояться своего брата-оборотня. Те ужас и неприязнь, которые у нее раньше вызывало его смуглое лицо, белая седая прядь в черных волосах, красная искра в глазах, волчьи клыки и само сознание того, что перед ней – оборотень, теперь исчезли, и ощущение его огромной нечеловеческой силы не пугало, а радовало Даровану.

Ветер вдруг переменился, бросил в лицо Дароване горсть мелких снежинок с ветвей. А Огнеяр резко повернул голову. Ноздри его дрогнули, лицо приняло сосредоточенное, по-звериному настороженное выражение. Некоторое время он стоял, принюхиваясь, и вид у него был собранный. Как будто близко враг… По спине Дарованы побежала дрожь: ее встревожило и это проявление его полузвериной сущности, и само то, что он учуял какую-то опасность. Она уже хотела спросить, что это, как вдруг Огнеяр сошел с тропы и двинулся куда-то в обход горы.

За ночь опять навалило много снегу, идти было трудно, и он проваливался почти по колено. Дарована не решалась идти за ним и, стоя на тропинке на берегу Сварожца, выжидательно смотрела ему вслед. Говорят, что оборотни оставляют за собой следы не человеческой ноги, а звериной лапы с когтями… но ничего подобного, сапоги Огнеяра, хотя и были обшиты волчьим мехом, оставляли обыкновенные человеческие следы.