Ну а если всё же будет засада, мы нырнем в сервисный тоннель и побежим по прямой до подстанции.

Поэтому прыгать следует сразу за поворотом, чтобы была свобода для маневра, и оттуда уже наблюдать за станцией, вести разведку, отслеживать реакцию на прибытие поезда и так далее, по списку.

— Приготовились, — скомандовал Стёпа, как только поезд вошел в поворот. — Прыгайте аккуратно, ногу не подверните. Тащить никого не будем.

Сразу за поворотом мы все благополучно спрыгнули и прижались к левой стенке тоннеля.

Все, за исключением Петровича.

Петрович застрял в дверном проёме: у него не гнулась нога!

Для того чтобы прыгнуть, нужно было присесть. Когда примеривался, всё вроде бы выглядело легко и просто, а в итоге вышло, что переоценил свои силы.

Впереди, как и обещали, виднелся пандус и большая железная дверь, над которой горел забранный в решетчатый кожух плафон. Дальше по ходу движения можно было рассмотреть платформу.

Поезд неспешно прокатился мимо пандуса и поехал дальше, к платформе, а Петрович всё торчал в дверях и безуспешно пытался присесть.

— Вот же рахит! — досадливо воскликнул Юра. — Ну и чё теперь, что ли бежать за ним, помогать?!

— Не надо бежать, — осадил его Стёпа. — Наблюдай за платформой, это сейчас важнее. Спрыгнет, никуда не денется. Так, пошли помаленьку к пандусу, тихонько, вдоль стеночки…

Когда до станции осталось метров пятьдесят, с платформы по поезду был открыт ураганный огонь.

Не знаю, сколько там засело народу — мне показалось, что сотня, не меньше, хотя в такие мгновения трудно быть объективным, так что я могу ошибаться.

Мы все разом присели и вжались в тюбинги тоннельной стенки: со станции долбили целенаправленно по поезду, но пули щедро свистели и мимо нас, надсадно воя рикошетом и улетая дальше по тоннелю.

Петрович наконец-то выпал из поезда. Не прыгнул, а именно выпал и теперь лежал метрах в двадцати от платформы, прямо на путях, под огнем, и не подавал признаков жизни.

— Юра, Алекс — за Петровичем! — скомандовал Стёпа. — Потом сразу к пандусу, без остановки. Я прикрою.

— Б…, вот же уё…ще!!! — взвыл Юра. — Из-за этого рахита теперь лезть под пули!

— Я помогу, — неожиданно вызвался Комиссаров. — Он тяжелый, втроем легче будет тащить.

Мы осторожно двинулись вперед, вжимаясь в стену и неотрывно глядя в сторону платформы. Похоже, нас ещё не видели, стреляли только по поезду, но ситуация могла измениться в любую секунду.

В какой-то момент стрельба стихла, с платформы кто-то запрыгнул в вагон, и спустя несколько секунд поезд начал замедлять ход.

Как раз в это время мы добрались до Петровича и вынуждены были отлепиться от стены и выскочить на пути. Схватили его за руки, за ноги, метнулись обратно к стене, и… нет, не пронесло:

— Вон они! — истошно заорал кто-то с платформы, и по нам тотчас же открыли огонь.

Нет, я помню, что была команда «без остановки к пандусу», но бегать под таким плотным огнём — это самоубийство, поэтому мы уронили Петровича у стенки и упали сами.

Несколько секунд нас спасала платформа.

Мы были недалеко, в перекрытом пространстве, но стрелки на станции мгновенно сориентировались и стали перемещаться к краю.

Стёпа дважды пальнул в ответ, но это никого не остановило, и он упал рядом с нами.

Увы, драгоценные патроны пропали зря: в отличие от диверсантов, что напали на нас в тоннеле и были там даже в худших условиях, чем мы (негде спрятаться), у бойцов на станции было заметное преимущество. Платформу явно готовили к встрече, там были ящики и несколько штабелей шпал. Кроме того, двое бойцов, первыми добравшиеся до края платформы, волокли с собой переносной титановый щит.

На этом, наверное, наши приключения и закончились бы…

Но тут случилось… нет, не чудо, а в общем-то то, что неизбежно должно было произойти и о чём мы в пылу боя просто забыли.

В тот момент, когда я уже мысленно попрощался с жизнью, второй вагон поезда окончательно притормозил у дальнего от нас края платформы…

И тут раздался мощный взрыв.

Над нашими головами пронеслась сильнейшая воздушная волна, вместе с ней просвистели какие-то железяки, камни, осколки бетона, всё это с множественным визгом и скрежетом ударяло в стены тоннеля, рикошетило и летело дальше.

На станции слышались отчаянные вопли и крики о помощи. Что-то там горело: валил чёрный дым, пыль и копоть стояли густым столбом, во все стороны медленно разлетались жирные хлопья сажи, вальяжно порхая в воздухе, как пьяные птицы.

По нам никто не стрелял.

— Пошли, пошли, пошли! — торопил Стёпа, вскочивший раньше всех. — Хорош валяться, ловите момент!

Мы подхватили Петровича и побежали к пандусу.

По нам никто не стрелял.

Нет, я помню, что говорил это только что!

Я просто наслаждаюсь этой фразой.

Вы представить себе не можете, как это здорово, когда по тебе никто не стреляет! Особенно это чувствуешь после того, как лежал в перекрытом пространстве на линии огня целого взвода и уже приготовился к смерти.

Мы вбежали в распахнутую дверь, Спартак захлопнул её, они со Стёпой своротили здоровенный металлический шкаф, стоявший справа у стены, и завалили его по диагонали с упором в противоположную стену, намертво забаррикадировав вход.

Теперь только взрывать.

— Побежали, на ходу перевяжем, — скомандовал Стёпа, и мы припустили по сервисному тоннелю прочь от станции.

* * *

Сервисный тоннель, это как-то не по делу солидно и слишком общо. Заметил, кстати, что местные неадекватны по отношению к своим владениям и подчас придумывают для некоторых местечек не самые удачные названия.

Мне доводилось бывать в сервисных тоннелях, которые ничем не отличаются от обычных, они такого же диаметра, с такими же рельсами и кучей кабелей на стенах.

А это был обычный монтёрский ходок, узкий невысокий бетонный коридор, с тусклыми незащищенными лампами под потолком и минимумом кабла[10]на стенах, почти что совсем не продуваемый и сыроватый — воздух здесь был спертый, воняло жжёной резиной и плесенью.

Петрович, зараза, был тяжелый и очень неудобный.

Пока он там валялся один, на путях у платформы, в него попали две пули: в предплечье и в ту же самую ногу, где была первая рана!

Времени на вдумчивую перевязку не было, нужно было как можно быстрее уносить ноги, пока люди на станции не опомнились. Поэтому мы слегка перебинтовали Петровича, затянули раны тугой повязкой и пошлёпали дальше, а он на ходу потихоньку кровоточил и скулил от боли.