Отметил, что стал мудрее. Определённо.

Винты вертолёта рассекают воздух. Мы поднимаемся всё выше и выше над землёй. Прощай, скрытная, злая и непонятная старуха-Ингушетия! Надеюсь, мы не свидимся больше никогда.

Печатаю в вертолёте, но на меня никто не пялится. За месяц командировки ребята привыкли не обращать внимания на мелочи.

Я смотрю на своих коллег. Бригадир, Пахомов, двое бурят из Забайкалья, туляк Пронин, Смирнов. И какой-то очкарик. Я даже не помню, как зовут его.

Почти все дремлют, налакавшись дагестанского коньяку. Даже бригадир. Целую бутылку засадил. Из горла. Гады, гады – причитал, глотая. Засадил и уснул.

Пронин читает книжку. Очкарик ёрзает и не даёт нам со Смирновым покоя.

– Что такое? – нервничает он. – Почему так низко летим? Они же из гранатомёта достанут!

Кажется, очкарик попал в командировке под обстрел.

Смирнов протягивает ему флягу.

Я смотрю в иллюминатор. Внизу – скрытная, злая, но чертовски красивая Ингушетия.

На хрен, на хрен такую красоту. Горы-сакли-макли. Вот она – красота наша. Столица, мать её так. Сижу в кабинете один, здание на Газетном. Нормальные люди под окном. Иномарки. С номерами иномарки, без тонировки. Водители выходят из авто, хлопают дверцами, нажимают на брелоки. И никто не заглядывает под капот! Непривычно даже.

Старые здания, железные крыши, кафешки-кабачки. Белеет фасадом церквушка. Зайду, обязательно зайду. Сначала к Генералу, а потом – в церковь. Обещал – значит, сделаю.

И всё-таки я себя недооцениваю. К такому выводу я пришел, вернувшись от Генерала.

Встретил он меня тепло. Присесть предложил, извлёк из бара бокал и бутылку «Хеннесси».

– Ну, как ты? – спросил Генерал, разливая коньяк по бокалам.

Чуть пригубив, я сказал, что у меня всё замечательно. Главное, жив. А так, мол, похвастаться нечем.

– Что значит «нечем»? – едва не воскликнул он. – Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты был в горячей точке, Дима! Один этот факт…

Он оборвал себя на полуслове и решительно наполнил мой бокал до краёв.

– Герой! – сказал Генерал.

Я аж встрепенулся от удивления. Это он мне?

– Настоящий боевой офицер!

Точно, мне.

– За тебя пью! – сказал он. – За твоё здоровье и отвагу. За новые карьерные горизонты! Ура!

Мы чокнулись, и я опрокинул в себя налитое, приподняв локоть.

Генерал обнял меня по-отечески и поцеловал. Завтра будет большое совещание, и меня ждёт сюрприз, пообещал Генерал. А на сегодня я свободен. Никаких рапортов. Никаких отчётов. Сво-бо-ден!

…Вышагивая по коридору, глядя на спешащих по ковровым дорожкам коллег, бодреньких таких, улыбающихся, дальше МКАДа не выезжающих, я подумал: а может быть, Генерал прав?

Зашёл в кабинет. У меня отдельный кабинет, я не писал об этом? Да. Я – следователь по особо важным делам, и у меня имеется отдельный кабинет. А следователя по особо важным, знаете ли, не каждому дают. Как и отдельный кабинет не всякому особо важному.

Генерал прав. Пока они тут шуршали бумажками, я рисковал жизнью. Я находился там, куда любого из этого здания калачом не заманишь. Кроме Генерала, конечно. Он – человек исключительной порядочности. Остальные же – твари и ничтожества. Вон они, под окнами, нахлебники и паразиты. Шарфики узлом поверх пальто, стоят и посмеиваются. Посмотрел бы я на вас там, на фронте, уроды.

Ничего. Наступит завтра-послезавтра, и Генерал сделает меня начальником отдела. Будете бегать, как обоссанные олени. Каждому припомню, кто надо мной посмеивался. Последние счастливые часы у вас остались, голуби. Потягивайте, крысята, водяру в кабинетах тихонечко, чтобы начальство не запалило. А я сейчас гульну. Как следует. Как подобает настоящему офицеру!

Привычное ощущение драйва, вынужденно затаившееся на месяц в районе кишечника, возвращалось. И я был этому рад.

Прихожу в себя постепенно. «Антипохмелин», пять бутылок «Перье», «Супрадин».

Гульнул вчера. У корешка Пафнутия гульнул. Он вчера на Новослободской новый ресторан открывал, ну и мне после моего звонка свистнул. А я на просьбы друзей мгновенно откликаюсь. Жену, правда, пришлось на хер послать. Но это – ничего. Жена боевого офицера, она поймёт. Кавказ всё-таки, в некотором роде психологическая травма, необходима адаптация. Так ей и объяснил.

Как приехал в ресторан, водочки жахнул, бокалов шесть шампанского засадил. Побродил, с людьми пообщался. Депутаты, артисты, бизнесмены, до хера известных людей к Пафнутию пришло. А потом ко мне журналюга знакомый прицепился. Саньком зовут. Или Серёгой. Из «МК», кажется.

– Расскажи, Димон, про Ингушетию что-нибудь интересное! Боевики там, спецоперации…

– Какие спецоперации? Я же следак, мы дела уголовные раскручивали.

– Тогда про дело какое-нибудь расскажи!

Посмотрел я на харю его довольную, такое зло меня разобрало, аж вспоминать не хочется. За шкирняк схватил и – орать:

– Сука, крыса тыловая! На дармовщинку потянуло? Я там из окопов не вылазил, а ты хочешь, в Москве сидючи, статейку накропать?

Убил бы, ей-богу, убил, но спас его Пафнутий. Примирил, заставил на брудершафт выпить. А потом – ещё. И ещё.

…Сижу теперь, вот, «Перье» отпиваюсь. Через 20 минут – совещание. Крайне, крайне неприятная процедура. Особенно когда с похмелья. А что делать? Нужно привыкать. Треть, а то и половина жизни у руководителя проходит в совещаниях.

Генерал всегда выступает великолепно. Что ни выступление – симфония. Голос. Интонация. Взгляд, скользящий по бумажке как бы невзначай. Прирождённый оратор эпохи нулевых. Путин, Медведев, все уважаемые люди держатся на трибуне именно так. Единостилие!

– Дмитрий Алексеевич Кабаков, – доносился из динамиков актового зала приятный баритон Генерала, – является сотрудником центрального аппарата с августа две тысячи девятого года. С самого первого дня работа стала его вторым домом. Никогда я не видел Дмитрия Алексеевича, убегающего с работы в восемнадцать ноль-ноль. Свет в его кабинете гас не раньше часа ночи. Не считаясь с личным временем, он полностью отдавался расследованию уголовных дел. Это – его жизнь, его борьба.

Хорошо сказано, подумалось мне, близко к действительности.

– …В чётком соответствии с требованиями законодательства, – продолжал мой Генерал (да что там – Генерал, в этот момент он был для меня Богом!), – Дмитрий Алексеевич бесстрашно привлекал к уголовной ответственности коррупционеров и представителей организованной преступности. А ведь не мне вам объяснять, коллеги, что такое организованная преступность! И какие у неё способы расправы! М-да… На днях Дмитрий Алексеевич вернулся из командировки по Северному Кавказу, где выполнял особо важное задание. Работая в условиях, приближенных к боевым, он продемонстрировал профессионализм, высокую жертвенность, храбрость…