Да, действительно, в первые дни путешествия я то начинал сильно жалеть себя чуть ли не до слез, да что скрывать, слез пролилось достаточно; то всерьез задумывался над тем, как расстаться с жизнью, ибо уверенность в завтрашнем дне покидала меня. Почему я не выбрал смерть? Но в ее отношении существовал строгий запрет, доставшийся в наследство от предков, за соблюдением которого со всем тщанием следили волхвы. Мало того, несколько правил, в числе которых был запрет на самоубийство, вбивались в каждого ребенка родителями, едва тот начинал что-либо осознавать.

Самоубийца не то что не попадает в чертоги вечного света, а вообще перестает существовать как мысль-образ Родящего, а потому не может родиться. Даже тела самоубийц никто не хоронил, их просто относили далеко вниз по течению и сбрасывали в воду на прокорм рыбам. Но подобные случаи были редки настолько, что не все столетние старики и старухи смогли бы вспомнить хоть один на своей памяти.

Конечно, можно обмануть других и себя, а заодно и бога, хотя последнее выглядит, по меньшей мере, смешным, и убить себя, например, в воде во время рыбалки, разыграв несчастный случай. Но тогда ты полностью исчезаешь, стираешься, становишься пустотой. Если жизнь по каким-либо причинам становилась человеку совсем невмоготу, то собирался совет старейшин во главе с волхвами, и этот вопрос решался ими. А потом звали волхва по имени Гор. Уход из жизни от его руки давал право человеку на последующее рождение и переход в небесную обитель. Исключение могли составлять преступники, которых осудило племя. В таких случаях сначала совершались определенные ритуалы, призванные стереть память о внутреннем Я, и только потом совершалось умерщвление плоти. Хотя подобные суды тоже являлись большой редкостью. Судьи чаще всего ограничивались лишением физической жизни, не отдавая приказа на стирание второго, или внутреннего, Я.

Потеря Права на Рождение — это самое страшное, что может ждать человека нашего племени. Поэтому у подсудимого были, как правило, очень сильные защитники, назначаемые советом племени. Впрочем, и сами судьи, как я уже говорил, старались не прибегать к крайней мере. Они тщательно и подолгу разбирали действия преступника, вникая не только в дело, но и в особенности личности. Суд проходил открыто, на глазах всей деревни, чтобы дать возможность высказаться всем желающим. Затем приговоренного запирали на день сутки в высоком срубе. В этом помещении без крыши над головой он прощался с небом. И столько же времени требовалось Алваду, чтобы сходить за Гором в далекий западный лес. Волхв Гор приходил в сопровождении одного или двух учеников. Молчаливые, в длинной серой льняной одежде, появлялись они в деревне, чтобы забрать того, кого осудило племя.

Еще ненадолго вернусь к теме самоубийства. Человек не имеет права умереть от своей руки, а также прибегать к посторонней помощи, равно как умышленно искать смерти, например, в бою, на охоте, специально подставляя тело под удары. Жизнью и смертью распоряжается только Родящий. Иногда его волю выполняет, как я уже говорил, Гор. Сохранение собственной жизни и жизни близких является главным для всех представителей нашего народа на пути к царству вечного света. Иными словами, если есть хоть единственный шанс избежать смерти, то за него нужно цепляться изо всех сил, иначе рискуешь стать пустотой. А теперь попробуйте представить себя на моем месте. С одной стороны, нужно благодарить далеких предков за этот закон, позволяющий удерживать от рокового шага просто нестойких людей, вбивших себе в голову мысли о несчастной судьбе; с другой — подчиняясь ему, я сам стал смертоносной игрушкой в чужих руках.

Утренняя заря только занималась, но до полного рассвета было еще слишком далеко, когда я услышал прямо над головой глухое рычание и тяжелый звук шагов. Ходили по днищу лодки. Затем черная псиная морда рванула и заслонила пространство между бортом и землей, обнажая в оскале огромные желтые клыки. Я едва успел отпрянуть, иначе не миновал бы серьезных проникающих укусов. Но уже через мгновение долбленка катилась в сторону, а несколько мощных рук вязали мое тело. Все произошло настолько быстро, что я даже не успел до конца проснуться. Два бородатых человека схватили меня под плечи и поволокли. Связанные ноги бились по земле, а по лицу хлестала высокая трава, руки же, сильно вывернутые за спиной и крепко схваченные сырыми веревками, страшно ломило. Я попытался рвануться, но удар чуть ниже уха по шее вначале зажег в голове россыпи искр, а потом провалил во мрак.

Там, где я очнулся, было темно и стоял ужасающий запах. Вокруг все рычало, выло, хрюкало, ревело. Видны были только глаза: желтые, красные, зеленые. Я понял, что нахожусь среди животных. Исследовал руками пространство. Да, это была клетка, самая обычная деревянная клетка для животных, то есть я оказался в компании обитателей лесов. Страха я не чувствовал. Первое, что пришло в голову, — проверить, в порядке ли тело. Слава Родящему, ни переломов, ни каких-либо других серьезных повреждений не оказалось. Почему-то вспомнился наш разговор с Видвутом, когда я спросил: «Другие народы тоже являются мыслями-образами Родящего?» На что он ответил: «Конечно. Правда, бог может и не догадываться обо всем том, что есть у него внутри, ибо, как и мы, имеет сознание и подсознание. Даже Великая Мать не всегда может понимать мужа, а уж он самого себя еще реже». Старый Видвут совершенно искренне считал, что народы, не знающие, кто такой Родящий и Великая Мать, пребывают в полной темноте невежества, но по-отечески прощал всем и каждому их религиозные заблуждения.

Итак, в помещении стоял невообразимый шум, производимый животными, и все же сквозь него удалось услышать плеск волн и удары весел о воду. Сам собой напрашивался единственный вывод: я плыл, но плыл уже не по своей воле.

Прошло довольно много времени. Начинал просыпаться голод, и не только у меня. Вспомнился Колгаст: «Если человек испытывает голод, значит, здоров». Что ж, дичи вокруг много. Когда звери стали неистовствовать в своих клетках настолько, что судно начало раскачиваться, квадратная дверь в потолке распахнулась, и на всех нас, отвыкших от света, обрушился поток солнечных лучей.

Человек медленно спускался по скрипучей лестнице, громко выражая на неизвестном мне лающем языке явное неудовольствие.

В правой руке покачивался светильник, а левая держалась за ступени лестницы, не давая грузному телу упасть. Пока он спускался, я невольно обратил внимание на непривычную, даже нелепо-странную одежду: лоскутная кожаная юбка едва доходила до грязных коленок, ноги по щиколотку были затянуты в обувь, похожую на короткие сапоги с кучей разных завязок и ремешков, торс прикрывала безрукавка со шнуровкой по бокам. Коротко стриженная, по моим представлениям, голова и вовсе была не покрыта.

Человек подошел ко мне и поднес светильник вплотную к прутьям клетки. Потом, сдвинув засов, распахнул дверцу. Какое-то время, щурясь, оглядывал мою фигуру, недоуменно хмыкая, явно пытаясь ответить на вопрос: что же хорошего нашлось в этом заморыше, коль судьба предоставила ему такую замечательную клетку и великолепное общество представителей животного мира? Наконец волосатая рука метнулась в мою сторону, схватила за волосы и потянула к выходу.

Я не сопротивлялся, стараясь уповать на то, что Великая Мать отругает Родящего за нехорошие мысли и тем самым избавит меня от мучений. Не тут-то было. Волосатая рука проволокла мою несчастную плоть по палубе небольшого судна от центральной части до носа. Встряхнула и поставила на колени. Подняв голову, я увидел жесткое, безбородое лицо, иссеченное шрамами, с тонкими губами и скривленным на сторону носом. Голову закрывал бронзовый шлем с навершием из перьев. Одежда такая же, как у первого, с той лишь разницей, что поверх безрукавки пузырился на ветру алый плащ.